– Теперь я уверен, что отец никогда не назначит меня на серьезную должность, даже при том, что, как и мои дед и прадед, он сам стал падишахом, когда был вдвое моложе меня.
Вытащив из ножен на поясе свой парадный кинжал, Салим нанес удар по розовой шелковистой парче, покрывавшей диван, на котором он отдыхал жарким полднем во дворце в крепости Лахора. Лезвие было притуплено, но кинжал все же прорезал тонкую ткань и вонзился в хлопковую набивку.
– Я ждал-ждал – и чего дождался? Ничего! Я не командующий, не наместник – и никакой надежды ни на что. Даже доброго слова не дождешься… Что мне делать? – вопрошал он у Сулейман-бека, который лежал, опершись на одну руку на соседнем диване, и держал чашу с соком манго в другой руке.
– Даже не знаю, – задумчиво ответил тот. Затем, сделав еще один глоток сока, продолжил: – Говорят, успех приходит к тем, кто умеет ждать и терпеть.
– Хоть ему уже далеко за пятьдесят, мой отец пребывает в добром здравии, как никогда, если ты это имеешь в виду. Я даже не уверен, что он смертен. Он так рьяно защищает свою власть и так мало внимания уделяет подготовке преемника, что мне начинает казаться, будто отец думает, что будет жить вечно. С возрастом он, кажется, только еще больше уверился в том, что его мнение – единственно верное.
Салим снова атаковал диван, на сей раз более яростно, отчего поднялись клубы пыли.
– Но если твой отец в ближайшее время и не собирается отправляться в рай, то этого нельзя сказать о твоих единокровных братьях – соперниках в престолонаследии. Они оба полностью поддались вину, верно? Если они продолжат в том же духе, то долго не протянут, даже если от природы здоровы как быки.
Салим улыбнулся про себя, так как вспомнил, как себя вели Даниал и Мурад за десять дней до этого. Акбар без предупреждения вызвал всех троих своих сыновей на просторную пыльную парадную площадь перед дворцом, когда солнце еще едва встало, воды реки Рави были укрыты белым туманом и в Лахоре пели самые ранние петухи. К счастью, предыдущий вечер был одним из тех, когда Салиму удалось справиться с собой и, следуя совету хакима, устоять перед соблазном принять опиум с вином. Вместо этого он пошел в гарем. Хотя тоска по Мехруниссе никогда не оставляла его, он решил больше не думать о ней. Впервые за долгое время Салим провел ночь с Джод-бай. Она игриво поздравила его с новым пробуждением мужской силы, когда они лежали рядом, нагие и покрытые потом, после второго любовного соития. Салим должен был признаться себе, что воздержание от дурмана увеличило его желание. Размышляя об этом, он возбудился вновь и занялся любовью с Джод-бай в третий раз. Поэтому принц был удовлетворен и трезв, хотя чувствовал себя усталым и сонным, когда появился на площади на рассвете по приказу отца.
Когда они появились, стало очевидно, что ни Мурад, ни Даниал не были так же воздержанны предыдущим вечером. Когда средний брат шел через высокие каменные ворота, ведущие к площади, слуга еще пытался завязать на нем пояс. Мурад, сжав квадратную челюсть, отогнал его в сторону и, во всеуслышание заявив, что не нуждается в мелочной опеке, небрежно повязал пояс сам. Даниал шел медленно и преувеличенно прямо, как пьяный, который старается делать вид, что не пил вовсе. Подходя к отцу, он неестественно держал голову, устремив взгляд налитых кровью глаз прямо перед собой, но споткнулся, не дойдя несколько шагов, и попытался согнуться в необходимом низком поклоне. Акбар тогда приказал, чтобы все трое его сыновей сели верхом на лошадей, которых конюхи уже держали наготове, и начали состязаться со стражниками, стараясь пронзить копьями арбузы. Когда Мурад попытался взобраться на лошадь, его небрежно повязанный пояс распустился, он споткнулся о тянувшийся за ним кусок ткани и, не устояв на ногах, плашмя упал на землю лицом вниз. Когда ему помогли встать и сесть в седло, он проскакал всего сто ярдов и снова свалился на землю.
У Даниала лучше вышло сесть верхом на лошадь и пустить ее вскачь. Но, пытаясь нацелить копье на арбуз, он также упал. Пошатываясь, младший принц поднялся на ноги, и его обильно вырвало через руку в перчатке, которую он поднес ко рту, стараясь сдержать зловонную струю.
