Гарион, плотно завернувшись в тёплый шерстяной плащ одиноко бродил по улицам погибшего города, и думы его были так же мрачны, как плачущие камни, окружавшие его. Ферма Фолдора, с её залитыми солнцем зелёными полями, была так далеко, что казалась сейчас давним волшебным сном, и мальчик отчаянно тосковал по дому. Он мучительно пытался припомнить все мелочи той жизни, но они ускользали от него и в памяти оставались лишь вкусные запахи, витавшие на кухне тёти Пол, да звон молота Дерника в кузнице, словно замирающее эхо последнего удара колокола.
Хуже всего, что в жизни Гариона больше не осталось ничего постоянного.
Основой его существования, скалой, на которой покоилось в детстве сознание собственной безопасности и благополучия, всегда была тётя Пол. В простом и понятном мирке фермы Фолдора она считалась поварихой, и все звали её «мистрис Пол», но весь мир знал её как Полгару, чародейку, с рождения которой прошло уже четыре тысячелетия, а смысл её деяний был непонятен простым смертным.
А господин Волк, старый бродячий сказочник! Как он изменился! Гарион знал теперь, что давно знакомый приятель детских лет — на самом деле его пра-пра-пра…дедушка, а за внешностью гуляки и пропойцы скрыта мудрость чародея Белгарата, снисходительно наблюдавшего за людскими пороками и неразумными поступками богов вот уже семь тысяч лет.
Гарион вздохнул и вновь направился через туман, сам не зная куда.
Даже их имена чем-то раздражали, будили беспокойство. Гарион вовсе не желал верить ни в легенды, ни в колдовство, ни в чародейство. Подобные вещи казались просто неестественными, нарушали солидный, установленный веками порядок вещей. Но слишком многое случилось за это время, и сохранять здравый скепсис становилось всё труднее. В одно потрясающее душу мгновение последние остатки сомнений были безжалостно сметены, а ему ничего не оставалось делать, разве только ошеломлённо наблюдать, как тётя Пол одним лишь жестом сняла бельма с глаз ведьмы Мартжи, возвратив безумной зрение, но лишив способности заглядывать в будущее. Гарион вздрогнул, вспомнив отчаянный вопль, Мартжи, вопль, каким-то образом отметивший минуту, начиная с которой мир, окружавший Гариона, стал намного менее надёжным, разумным, а главное, безопасным.
Увезённый из единственного родного места, которое знал, не уверенный в двух самых близких людях и не знающий более различий между возможным и невозможным, Гариону пришлось волей-неволей неизвестно с какой целью скитаться по земле. Он не имел никакого понятия о том, что они делают в этом разрушенном городе, и совершенно не представлял, куда отправятся потом. Единственное, в чём был уверен Гарион, одна мрачная мысль завладела душой — где-то в этом мире существовал человек, прокравшийся к деревенскому маленькому домику в предрассветный час и убивший его родителей, и Гарион обязательно найдёт врага и уничтожит его, даже если на это уйдёт вся оставшаяся жизнь. И было нечто утешительное в этом единственно надёжном утверждении.
Осторожно перебравшись через разрушенную стену, Гарион продолжал невесёлую прогулку. Терпеливое время стёрло почти всё, что пощадила война, а остальное скрывали толстый снежный покров и густой туман. Гарион снова вздохнул и направился к руинам башни, где они провели предыдущую ночь.
Неподалёку он заметил тётю Пол и господина Волка, тихо беседующих о чём-то. Старик надвинул на глаза капюшон цвета ржавчины; тётя Пол зябко куталась в синий плащ с грустью оглядывая туманные окрестности. Тёмные длинные волосы рассыпались по плечам, а серебряный локон на лбу казался белее снега под ногами.
— Вот он! — воскликнул Волк, завидев Гариона. — Где ты был?
— Нигде, — ответил Гарион, — просто должен был подумать кое о чём.
— Вижу, ты ухитрился промочить ноги?
Подняв ногу, Гарион оглядел мокрые коричневые сапоги.
— Не думал, что снег так быстро тает, — извинился он.
— Ты что, лучше себя чувствуешь с этой штукой на боку? — спросил господин Волк, показывая на меч, который Гарион носил теперь постоянно.
— Все только и говорят о том, как опасна жизнь в Арендии, — пояснил Гарион, — а кроме того, я должен к нему привыкнуть.
