После перенесенного инсульта Басов редко выходил из дома – быстро уставал и начинал чувствовать себя хуже. Ходил он с палочкой, но упрямо ездил на студию – Владимир Досталь придумал для Басова должность «режиссера-консультанта», и у Басова до конца дней оставалось чувство своей нужности.
Владимир Наумов вспоминает те дни:
«Басов мог неожиданно прийти на худсовет, в который входили все руководители студий, – с палочкой, больной. Он только что просмотрел картину, которую мы обсуждали. Он был готов поделиться своим видением материала, у него была своя концепция. Он немножко бравировал тем, что болен, говорил, смущая нас, – мне трудно стоять, мне тяжело говорить, поэтому я прошу дать мне слово немедленно. Но, когда мы искренне пытались уступить ему место за общим «круглым столом», обижался и начинал свою речь прямо от порога…
Басов был совершенным бессеребреником, легко расставался с квартирами, с деньгами. Он был легкий, невероятно талантливый, очень свободной души человек. Его особый дар – необыкновенный жизненный азарт и умение быть праздником. Басов и был человек-праздник, праздник, который всегда с тобой. Каждое событие, каждый миг его жизни были окрашены его темпераментом, его неповторимостью, его индивидуальностью. Басов был веселый даже в горе. Он был не очень везучий в личном плане, но он был замечательным товарищем. Я помню, когда «закрыли» картину Аскольдова «Комиссар», Басов был главным защитником фильма и режиссера. Картину тогда отстаивали многие люди – с разными принципами, вкусами, но во главе всех, с поднятым не знаменем, а шашкой шел Володя Басов. Басов, который ногой открывал любые кабинеты. Начальники его боялись – он врывался как сумасшедший и начинал кричать: «Немедленно выпустите на экран картину Аскольдова, вы ничего не соображаете в кино и в искусстве вообще, на каком основании вы здесь сидите и все запрещаете!» Если его выдворяли из одного кабинета, он тут же шел в другой. И я думаю, что именно Басов сыграл существенную роль в том, что картина все-таки увидела свет.
Он замечательный друг, добрый, хороший человек, таких можно по пальцам пересчитать в жизни. Он был равнодушен к деньгам, он понимал, что такое достоинство, честь. Он мог и «наврать», но делал это абсолютно беззлобно – Басов сочинял и сам верил в то, что сочинял. Он своими фантазиями украшал жизнь – свою и окружающих, он жил, как улитка живет в ракушке, внутри спектакля, который сам и ставил. Вокруг него всегда был спектакль, который он постоянно совершенствовал – свой собственный жизненный театр. Играть – было его второй натурой. И, мне кажется, к концу жизни Басов уже сам стал той аурой, которую создавал вокруг себя. Он был неординарный человек, все его поступки противоречили стандарту, и этим он был хорош.
Он был очень быстрым – быстро играл, быстро снимал. Я все время ему говорил: «Володя, куда ты торопишься!» А он мне: «Чем быстрей, тем лучше, в этом моя сила». И поэтому его искусство тоже было резкое, быстрое. Он занимал в нашем кино
своюнишу, и до сих пор не нашлось никого, кто бы мог заполнить опустевшее после него пространство. Басов не оставил учеников – опять же потому, что всегда спешил. Он раскидывал, но не сосредотачивал, чего, как никогда, требует педагогика. Володя не был, наверное, приспособлен природой к этому делу, ему все быстро надоедало, ему требовалась смена впечатлений, ситуаций, лиц.
Мне ужасно его не хватает в жизни. Бывает, просто подступает горечь, что ушел товарищ. Но самое стойкое ощущение – некомфортность: Басова нет, и это чувствуется. Все время хочется сказать: «Володя, без тебя плохо, без тебя скучно».
Последние годы жизни Басов все время жил на преодолении, он превратился в огромную трагическую фигуру. И мне открылось, что в этом радостного состояния души человеке всегда где-то в глубине пульсировала эта самая трагическая струна. Он многое видел, глубоко понимал многое, но остался в моей памяти светлым и веселым человеком, жизнерадостным и смелым».
Друзья и коллеги позаботились о том, чтобы он не только получал пенсию, но и зарплату. И Басов ее отрабатывал, не давая никому ни малейшего повода видеть в нем инвалида. Он ходил на свою новую службу с завидной регулярностью, преодолевая боль и физические страдания – у него отказывали руки, немели ноги. А вскоре наступила частичная парализация – Басов больше не чувствовал одну ногу и одну руку.
