— Разве? — искренне удивился Филимон.
Зарема пожала плечами:
— Не понимаю, что необычного в летящем над пустыней вороне?
— Так он же был больше обычного чуть ли не вдвое! — обернулся к ней Филимон, разводя руки в стороны, словно это могло служить бесспорным доказательством редкой величины птицы. — И потом… у него были две башки.
— Двуглавый ворон? — воскликнул Белун. — И ты до сих пор молчал?
— Тебе это что-нибудь говорит? — спросила Зарема с надеждой.
— Увы, немногое, — признался чародей. — Можно лишь с уверенностью утверждать, что это оборотень и в нем больше человеческой, нежели птичьей сущности. Иначе бы у него была одна голова.
— Изображение двуглавого ворона чеканится на айгурской серебряной монете, — напомнила Зарема. Она подняла правую руку вверх, сжала ее в кулак, затем разжала и показала Филимону. — Взгляни, не такую птицу ты видел?
— В точности такую! — ахнул Филька, вертя в руках монету. — Зарема, а ты не могла бы наделать их мне побольше?
— Отстань, совенок, — отмахнулась от него волшебница.
— Что ж, какая-никакая, а зацепка, — произнес Белун. — Рифейские горы как-то связаны с Этверской пустыней. Может быть, выяснив, что скрывает Воронья гора, мы узнаем и о твоей таинственной красавице.
— Или наоборот, — сказала Зарема и внимательно посмотрела на чародея. — Тебя будто приворожила эта гора. Вчера ты глаз от нее не мог оторвать. Может, ты все-таки объяснишь мне причину такого пристального к ней внимания?
— Ну, во-первых, Злая Мгла не в состоянии полностью скрыть ее от нас… — Белун замялся, словно подбирая слова, затем покачал головой и произнес задумчиво: — Боюсь, мной движет не логика, а интуитивное чутье. Знаешь, однажды — это было очень давно и не здесь, а в солнечной Иллирии — меня укусила ядовитая змея. Вот сюда. — Он ткнул пальцем в левую ногу чуть ниже колена. — Конечно, я мог произнести простое заклинание, и яд утратил бы свою смертоносную силу. Но я решил не использовать это средство. Мне хотелось почувствовать себя обыкновенным человеком, прислушаться к своим ощущениям, проверить скрытые возможности моего организма, которыми люди часто пренебрегают. Смерть должна была наступить через полчаса. Я полоснул кинжалом по месту укуса и выдавил часть отравленной крови. Но этого было недостаточно, нога быстро распухала, и вязкая боль начала обволакивать все тело. Позже, вспоминая об этом, я понял, что самым трудным было преодоление панического страха и безнадежности. К счастью, я быстро с этим справился. Затем, теряя силы, я ковылял по степи, приглядываясь и принюхиваясь ко множеству цветов и трав. Мои зрение и обоняние обострились в сотни раз, и я отыскал не одно, а даже несколько противоядий, из которых выбрал самое сильное — желтую иллирийскую колючку. Она была такой горькой, что даже ослы и верблюды отворачивались от нее. Но я в тот момент не чувствовал горечи и жевал, жевал, жевал ее жесткую волокнистую плоть, пока мои челюсти совсем не одеревенели. Колючка обладала сонным дурманящим действием, но я заставил себя не спать весь оставшийся день и еще ночь, прислушиваясь, как яд внутри меня слабеет, боль отступает и чудовищно распухшая нога становится прежней. И тогда я понял, что человек очень силен, только чаще всего он не вспоминает или не знает об этом.
Белун замолчал. Филимон, завороженный рассказом, смотрел на чародея с открытым ртом, забыв про свой кувшин.
— Ты хочешь сказать, — тихо промолвила Зарема, — что, если бы я повела себя в пустыне как обыкновенная женщина, все могло быть иначе?
Белун пожал плечами:
— Не знаю. Возможно. Я не имел в виду тебя, вспомнив давнюю историю.
— Но ты не ответил на мой первый вопрос.
— Про Воронью гору? — переспросил Белун и после некоторой паузы произнес: — Мне кажется, там я найду себе противоядие. А вероятнее всего, не только себе, но и всем нам.
Филька при этих словах встрепенулся и выскользнул за дверь. Спустя несколько минут он вернулся с большим подносом, на котором уместились жбан с молоком, кружки, хлеб, сыр, холодная курятина и мед в сотах.
— Хоть это и не назовешь противоядием, — хитро заговорил он, ставя поднос на лавку подле ложа Заремы, — однако тоже очень недурное средство, особенно от бурчания в животе.
