Дождь застиг их внезапно. За считанные минуты летний день потемнел, гигантская туча надвинулась с севера и заслонила солнце, мрачные тени легли на улицы, даже воздух стал, казалось, коричневым. Потом небо словно разверзлось: дождь хлынул потоками, упругими мощными струями. Тротуары, дома, вывески мгновенно были мокры, от все новых капель пузырились лужи. Повеял сильный прохладный ветер, и Адель с Эдуардом, вбежав под крышу одной из лавок, видели, как дождевые струи косят то влево, то вправо. Иногда ветер вообще распылял их на мириады капелек, которые брызгами летели в лицо.
- Чего желаете, молодые люди? - осведомился у них лавочник.
- Чего ты желаешь? - спросил Эдуард у Адель.
Оглянувшись, она только сейчас заметила, что они стоят на пороге кондитерской. Передернув плечами, она ответила:
- Не знаю, может быть, мороженого… Или нет, лучше кусочек яблочного пирога!
Они сели за стол. Дождь с прежней силой шумел за окнами, серая мельтешащая пелена капель совершенно скрывала мостовую. Адель промокла так, что платье прилипло к телу, нескромно очерчивая плавные линии груди; у Эдуарда галстук был полуразвязан, светлый сюртук потемнел от капель. Сбросив промокшую шляпу, Адель тряхнула головой, распуская влажные волосы: обычно светло-золотистые, они приобрели теперь медно-рыжий оттенок. Несколько мокрых завитков прилипли к щеке.
- Ты прелестна, - сказал он. - Ты красива так, что у меня перехватывает дыхание.
Она улыбнулась ласково-дразнящей улыбкой:
- А не кривите ли вы душой, господин де Монтрей? Неужели вы мало видели красавиц?
- У тебя бархатные глаза, Адель. Ресницы такие длинные, что в зрачках не отражается солнце, поэтому взгляд так мягок. Ты уникальна, прелесть моя. Рано или поздно тебя украдут у меня.
- О! Не смей даже произносить такое! - Она не восприняла это как шутку и была возмущена вполне искренне. Негодуя, она добавила: - Неужели господин граф не в состоянии будет отстоять меня?
- Может быть, ты сама не захочешь этого, Адель.
- Я никогда не оставлю тебя. Никогда. Вся моя жизнь без тебя невозможна. И не надо больше об этом говорить.
Она ковырнула ложкой кусочек сладкого пирога, с удивлением ощущая, что, вопреки обычному, ей не хочется есть сладости. Она шумно вздохнула:
- Как жаль! Вся наша прогулка испорчена!
- Мы можем обратить дождь себе на пользу.
- Ты говоришь об улице Эльдер?
- Нет. Сегодня - нет.
Она с удивлением взглянула на него. Неужели ему сегодня не хочется быть с ней? Адель не знала, как это сказать, но без ласк, к которым она привыкла, свидание казалось бы ей неполным. Она полюбила те минуты полной близости, что проводили они на улице Эльдер, когда она будто растворялась в нем, когда они даже дышали в унисон. В те мгновения она, как никогда, ощущала, что создана для него.
- Я говорю об улице Сен-Луи, Адель.
Она не сразу поняла. Потом кровь отхлынула от ее лица:
- Об отеле де Монтрей?!
- Да.
- Но как же… ведь ваша мать - она…
Эдуард не продумывал заранее этого предложения. Оно возникло внезапно, когда он смотрел на Адель. Вот так неожиданно и появилась эта мысль: привести ее в свой дом. Что это было? Безумие? Без сомнения. Бесчестье? В этом он не был уверен. Во всяком случае, несомненным было то, что ни разу ему даже в голову не приходило приводить любовниц в свой дом. Отель де Монтрей был самым чистым, самым уютным местом в мире, он хотел сохранить его для себя, не делиться им ни с кем, кроме матери и барона. Почему Адель составляла такое уж чересчур ярко выраженное исключение? Он и сам не знал. Наверное, потому, что за полтора месяца их знакомства она успела стать частью его жизни - стать той, кем он ни одной женщине не позволял становиться. Она имела права, потому что он с трудом представлял, как сможет обойтись без нее. Тяга к ней была сильнее его эгоизма.
- Моей матери сейчас нет в Париже. Я не говорил вам еще, Адель: она неделю назад уехала в Экс-ле-Бен.
