– Вы ведь еще не заселяли вашу недвижимость. Так? – продолжал в том же духе Коля. – Мне бы хотелось на той лавочке под сиренью у беседки оказаться.
– Вообще-то это пейзаж.
– Ну и что? Пусть пейзажем остается! Хотите, я буду позировать вам? – сымпровизировал он, доставая деньги.
Дева напрягла мышцы бровей.
– Возможно, но надо искать композицию, – авансировала она Колины надежды и добавила, изобразив презрение ко всему материальному: – А деньги моему любимому мужу передайте.
Любимый муж с пакетом продуктов вбежал по узкой лесенке офиса, вошел в комнатку, бросил сумку на кровать и выставил из пакета на подоконник бутылку водки.
– Веруньчик! – пропел он слащавым голосом и игриво притиснулся к женщине сзади. – Я вернулся. А ты все работаешь! Хотели же субботу и воскресенье поваляться.
Молодуха сладко потянулась и промурлыкала:
– Тут у тебя клиент.
Алабышев выпрямился и увидел Колю. Игривое настроение сменилось на раздраженное.
– Тебя пригласили на какой день? – спросил он грубо.
– Меня никто не приглашал, – огрызнулся Коля. – Я – по рекомендации Едлина.
– Он картину купил, – сладко пропела Веруньчик. – Второй интересуется.
Раздражение на лице Алабышева преобразовалось в хищную гримасу.
– Умно поступил. После выставки картины резко поднимутся в цене.
Он схватил сумку и махнул Коле рукой следовать за ним. В офисе Алабышев согнал со стола кота и деловито спросил:
– Давно Едлина видел?
– Вчера. Он просил долг тебе передать. Двести долларов. – Коля протянул деньги.
Алабышев взял и пошелестел двумя бумажками:
– Только двести?
– У меня больше не было.
– Так он у тебя одолжил! Ну, жук! Он что, дома?
– Дома, – ответил Коля, не понимая удивления собеседника.
Хозяин кабинета взял телефон, набрал номер.
– Остальные когда? – спросил, не здороваясь.
– Я тебе клиента послал, – сказала трубка. – Из моего процента возьмешь остальные.
– Ладно.
Отключившись, он посмотрел на Колю. Тот указал взглядом на деньги:
– Эти двести я заплатил твоей жене за картину. Ты включи долг в гонорар.
Алабышев наморщил брови, запутавшись в калькуляции:
– Ну и бухгалтерию ты развел!
– Нет с собой больше. Хочешь, я ей потом занесу?
– Не надо! – сразу же отрезал Алабышев и скрыл всплеск ревности под участливым вопросом: – Рассказывай, в чем проблема?
Остановленный на полпути к вожделенной подруге, он не мог сосредоточиться. Клиент был сейчас некстати, Алабышев слушал его с нетерпением.
– Хочу на политическое убежище подать, – сказал Коля, протягивая паспорт. – Я с корабля бежал. В России бандиты преследуют. Едлин говорит, перебежчикам убежище сразу дают.
Алабышев мрачно рассматривал документ.
– Малина кончилась. Тухлое твое дело. Как тебя?.. – Он посмотрел в паспорт. – Николай. Россия и Америка – теперь дружественные страны. – Алабышев выдержал паузу, выкладывая из сумки на стол папки. Упускать деньги все-таки не хотелось, и он спросил: – Ты уверен, что преследуют бандиты?
– Не только уверен, я это испытал на собственной шкуре.
– Надо забыть. Надо говорить, что преследуют – власти. Тебя вызывали на допросы, били. Понял? Нужен хоть один протокол, хотя бы повестка в милицию. Доказательства какие ни на есть. И преследовали тебя… – Алабышев задумался, – за веру. За то, что ты – баптист, например!
– Какой я баптист! – встревожился Коля.
Алабышев молча посмотрел на голубую папку, взятую у Полины.
– Попробуем что-нибудь сделать! – многообещающе произнес он. – Работа будет стоить шесть тысяч.
– Долг ты включил? – уточнил Коля.
Алабышев понял, что сплоховал, но поднимать сумму не стал – она была и так завышена.
– Включил. Как принесешь половину денег, начнем оформлять. Но ничего гарантировать я не могу.
– Как – не можешь!? – почти вскрикнул Коля.
– Дорогой мой, я всего лишь готовлю документы. Решают в госдепартаменте.
Музыка исполнялась на пианино. Служитель в черном одеянии и сестры в белом хором выводили незнакомую мелодию. Коля с осознанием торжественности момента крутил головой, разглядывая незнакомую обстановку. Баптисты – народ скромный. Ничего особенного он не отметил. На него надели белый халат и указали место у края купели, большого квадратного чана.
