— Что ж, согласен, — Борцов тоже улыбнулся. — А то говорят, в ногах правды нет. Нам же нужна только правда.
Они опустились под одной из березок, бросавшей на траву заметную тень.
— Мы-то, Павел Николаевич, еще и познакомиться как следует не успели. Может, начнете?
— По старшинству, что ли? Я ведь свою службу тоже с границы начинал, под боком у Ирана. Есть на юге Азербайджана прекрасный уголок такой. С одной стороны Каспий, с другой — Талышские горы и Муганьские степи. В тех горах и находилась наша застава — уютное гнездышко под самым небом. Два годочка по серпантинам отшагал. С местными жителями крепко взаимодействовали. Одного пастуха всю жизнь помнить буду. Было ему уже больше ста с гаком, но ежели чужака заметит, обязательно нам сообщит. Знаком «Отличный пограничник» его наградили. Очень хотелось старику в Москве побывать — устроили ему поездку. — Тут Борцов вдруг ни с того ни с сего расхохотался. — Оказывается, в Москве с пастухом одно недоразумение вышло. Он плохо знал русский язык. Приставили к нему переводчицу, студентку из МГУ. Несколько дней девушка сопровождала его в поездке по городу. А когда пришло время возвращаться домой, в Азербайджан, старичок заявил, что без нее ни за что не уедет. Уж очень красивая девушка, за свои 140 лет он впервые увидел такую. Генералам погрануправления еле удалось уговорить его…
Борцов на время замолчал, чтобы вдвоем с начальником заставы посмеяться в охотку, потом продолжил:
— После границы поступил в военный институт, прошел курс теории и практики чекистского мастерства. Несколько лет трудился на Дзержинке в управлении генерала Судоплатова. За рубеж тоже ездил, стажироваться. Это уже перед самой войной. А последняя поездка была нынешней весной с визитом в абвер. Оттуда еле ноги унес.
— Отчитались в Москве и прямо к нам? — спросил Самородов.
— Да, прямо.
— Как там наша столица поживает? Немца вон уже где бьем. Крепкий дали поворот от ворот.
— Москва теперь каждый вечер войскам салютует. К государственной границе подходят.
— Там-то все и началось. От моря до моря.
— Ваша застава где дислоцировалась? — поинтересовался Борцов.
— На Буге. Чуть ли не все там и остались. Поступил приказ на отход, а исполнять его уже некому. Из-под огня ушли только старшина Кирдищев, рядовой Корнеев и я. С той поры так втроем и воюем. Свою нынешнюю заставу уже трижды переформировывал. Без жертв война не бывает. Сейчас вроде в тылу, но тыл этот подчас оборачивается фронтом. Солдат, ясное дело, не выбирает, где ему воевать. Иной раз подумаешь — уж лучше бы там, на передовой. По крайней мере знаешь, откуда твоя пуля прилетит. — Капитан расстегнул набитую служебными документами полевую сумку, извлек из нее крупномасштабную карту. — Хотите на окрестные места взглянуть?
Он обвел в правом нижнем углу бледно-зеленое пятно с черными прямоугольничками, с тоненькой, кое-где прерваной прожилкой лесной дороги.
— Этот проселок видите? И эти кирпичики на опушке? От населенного пункта там не осталось и следа. А не далее как на прошлой неделе красовалось с десяток добротных рубленных домов. Мы прошли через деревню вечером, а на рассвете туда нагрянули бродячие гитлеровцы. Им, видите ли, приспичило свои продзапасы пополнить. Ну, тут и началось… Выгребли из подвалов и сараев все подчистую. Свинья попадется — свинью волокут, коза — козу, хозяину ничего не оставляли. Летом у людей какие запасы — крынка молока или кастрюля малосольных огурчиков. Гребли и это. Да еще матерились, что мало. Народ и рта раскрыть не смел, самому уцелеть бы. А кто нынче проживает в глуши? Стар да мал. Позабивались в углы, окна подушками заложили, двери на засов взяли. Озверели из-за этого гитлеряки и принялись дома палить. Подряд, все без разбора. Все до единого превратили в пепел. Люди из окон сквозь пламя выпрыгивали, так они по ним автоматными очередями… Скажите, какие матери дали жизнь этим ублюдкам? Кто вконец развратил их души? Кто вытравил из их сердец все человеческое? — Самородов оторвал от карты глаза, исполненные гнева. — Вот какие они, представители так называемой цивилизованной Европы. Той самой, которую до безумия обожают наши либералы. Не в Европе ли вынашивались планы разбойничьих походов. Преступные замыслы обретали конкретную форму, их тщательно шлифовали, закатывали в привлекательные облатки и тащили на улицу, так сказать в массы. А эти самые массы, не пошевелив мозгами, орали «Хайль Гитлер!». Их «лучшие» представители, отличавшиеся силой, здоровьем и безумством, облачались в военные мундиры, украшали себя свастикой и вешали на грудь автомат. И еще громче, дружнее орали «Хайль Гитлер!». Такова вкратце история…
