Маниакальная тяга Кристиана к заглушению меланхолии при помощи этого порока постепенно ослабила его позвоночник, поразила его мозг и содействовала происшедшей в дальнейшем трагедии. Часами он маниакально пытался, онанируя, постичь взаимосвязь или устранить сумбур. Но этого, казалось, было мало. Прибытие маленькой англичанки все только усугубило.
Что-то в нем надломилось. Он, казалось, совсем не знал, что ему делать.
Записи Ревердиля выражают скорбь и не только ее. «По прошествии значительного времени я заметил, что то, что я называл „воспитанием“, в мире его представлений состояло из „закаливающих“ переживаний, с помощью которых он должен был добиться „успеха“. Они в значительной степени заключались в протестах против всего, что было связано с его развитием, а может быть, и против королевского двора в целом. В качестве средств он не упускал никаких заблуждений, извращений или жестокостей. Он включал все это в выражение „быть сильным“, то есть свободным от предрассудков, достоинства и педантизма. Я заклинал его, что задача заключалась в том, чтобы поставить государство на ноги. Унаследованное им государство, после восьмидесяти пяти лет мира, было куда более обременено долгами и налогами, чем если бы оно все это время воевало. Он должен был, — заклинал я его, — попытаться разобраться с долгами и облегчить тяготы народа, и цели этой он мог бы достигнуть, упразднив совершенно ненужные расходы своего королевства, уменьшив армию, освободив датских крестьян и поспособствовав, при помощи разумного законодательства, развитию рыболовства, горного дела и лесного хозяйства в Норвегии».
В ответ на это он пошел в свои покои и занялся онанизмом. Посещать королеву он не хотел. Она вызывала у него только страх.
Кристиан был многолик. Одно было исполнено страха, отчаяния и ненависти. Другое было сосредоточенным, спокойным, склоненным над письмами, которые он писал Вольтеру, человеку, который, по его собственным словам, научил его думать.
На пути в Роскиле в королевской карете сидел и Эневольд Бранд.
Когда-то он принадлежал к альтонскому кружку, к кружку просветителей, в начале 1760-х годов образовавшемуся вокруг графа Рантцау и молодого немецкого врача Струэнсе.
Теперь Бранд находился в Копенгагене. Теперь он был карьеристом.
Им двигало необузданное желание нравиться дамам и, в то же время, делать карьеру при дворе, и поэтому он подбирал себе такой титул, который помог бы ему наилучшим образом удовлетворить оба эти стремления. В одном из своих последних писем к Вольтеру Ревердиль пишет, что датский королевский двор, как никакой иной, управляется жадными до титулов людьми. «Есть такая притча. Во Франции спрашивают: он образованный человек? В Германии: он из хорошей семьи? В Голландии: насколько велико его состояние? А в Дании: какой у него титул? Здесь жизнь целиком и полностью подчинена иерархии. Если здесь переходят из одной комнаты в другую, то это происходит согласно иерархии, если садятся за стол — тоже; слуги меняют тарелки в соответствии с титулами, и если вам встречается талантливый и знающий человек, входящий в дверь последним, короче говоря, не имеющий титула, то на ваш вопрос, кто он такой, ответом будет: никто. Следует сказать также, что те, кто являются кем-то, имеют прекрасную репутацию, высокое жалованье и полное отсутствие обязанностей, будучи откровенными паразитами, блюдущими свое место в иерархии».
Эневольд Бранд, однако, считал себя художником, обладал живым характером, играл на флейте и сумел добиться должности директора театра, а позднее — «Maître de plaisir», то есть министра культуры и Главного Гардеробмейстера, с правом именоваться Его Превосходительством.
Роль министра культуры, в отличие от остальных ролей, включала практические задачи, а значит, давала власть. В его задачи входило приглашение французских театральных трупп, а также организация при дворе увеселений и маскарадов. Он имел, к тому же, влияние на дамскую часть театральных трупп и доступ к ней, что для многих становилось вынужденной причиной приобщения к театральному искусству.
