— Почему, — спросил он, — по какой причине?
И тогда Кристиан очень просто и с удивлением ответил:
— Во имя чистоты! почему же еще? Чтобы очистить храм!!!
Господин Ревердиль пишет, что, услышав этот ответ, он преисполнился счастьем, к которому, однако, примешивались недобрые предчувствия.
Похоже, в тот же вечер его опасения подтвердились.
Сидя у себя в комнате, он услышал страшный шум, доносившийся со двора, какие-то звуки, словно ломают мебель, и крики. К этому добавился звон бьющегося стекла. Он вскочил и увидел, что во дворе стала собираться толпа. Он помчался в покои принца и обнаружил, что Кристиан, в явном приступе безумия, поломал мебель в гостиной, расположенной слева от его спальни, и повыкидывал обломки в окно, что повсюду валяется битое оконное стекло, и что двое «фаворитов», как именовались некоторые придворные, безуспешно пытаются утихомирить престолонаследника и заставить его прекратить эти «извращения».
Но только когда Ревердиль обратился к нему решительным и умоляющим голосом, Кристиан перестал бросать мебель в окно.
— Дитя мое, — спросил Ревердиль, — возлюбленное дитя мое, зачем ты это делаешь?
Кристиан при этом молча уставился на него, словно не понимая, как Ревердиль может задавать такие вопросы. Все ведь совершенно очевидно.
В тот же миг в комнату ворвался приспешник вдовствующей королевы, профессор из Академии Сорё по имени Гульберг, служивший учителем и опекуном принца Фредерика, маленький человек со странно холодными голубыми глазами, не имевший иных отличительных черт и бывший весьма небольшого роста; Ревердиль лишь успел шепнуть Принцу:
— Возлюбленное дитя мое, только не так! Только не так!!!
Мальчик был совершенно спокоен. Во дворе начали собирать в кучу выброшенные обломки.
После этого Гульберг взял Ревердиля под руку, попросив разрешения побеседовать с ним. Они вышли в дворцовый коридор.
— Господин Ревердиль, — сказал Гульдберг, — Его Величеству необходим лейб-медик.
— Зачем?
— Лейб-медик. Мы должны найти кого-нибудь, кто сможет завоевать его доверие и препятствовать его… вспышкам.
— Кого же? — спросил Ревердиль.
— Мы должны поискать, — сказал Гульберг, — поискать с величайшей тщательностью самого что ни на есть подходящего человека. Не еврея.
— Это почему же? — поинтересовался Ревердиль.
— Поскольку Его Величество страдает душевной болезнью, — сказал ему Гульберг.
Возразить на это Ревердиль не смог.
18 января 1765 года министр Бернсторф сообщил юному престолонаследнику, что во вторник правительство на своем заседании, после почти двухгодичных переговоров с английским правительством, решило, что он должен вступить в брак с тринадцатилетней английской принцессой Каролиной Матильдой, сестрой английского короля Георга III.
Свадьба должна была состояться в ноябре 1766 года.
При упоминании имени нареченной, Кристиан тут же полностью сосредоточился на своих привычных телодвижениях: стал постукивать кончиками пальцев по коже, барабанить по животу и судорожно подергивать ногами. Дослушав сообщение, он спросил:
— Следует ли мне ради такого случая выучить особые слова или реплики?
Граф Бернсторф не вполне понял смысл этого вопроса, но с любезной улыбкой ответил:
— Исключительно любовные, Ваше Королевское Высочество.
Когда Фредерик умер и Кристиан был благословлен, суровое воспитание прекратилось: молодой король был готов. Он был подготовлен к роли самодержавного и полновластного правителя.
Он был готов. Он мог приступать к своей новой роли. Ему было шестнадцать лет.
Ревердиль проводил его к смертному одру отца, засвидетельствовал благословение и вывел Кристиана на улицу. Держась за руки, они долго стояли в полном одиночестве посреди дворцового двора, окутываемые легкой метелью, пока рыдания мальчика не стихли.
Тем же вечером Кристиан был провозглашен королем Кристианом VII.
Ревердиль стоял на балконе позади, наискосок от него. Кристиан и тут хотел держать его за руку, но Ревердиль заявил, что это было бы неподобающим и противоречащим этикету. Прежде чем выйти, дрожавший всем телом Кристиан спросил Ревердиля:
— Какое чувство я сейчас должен выразить?
