Византия сражается - страница 207
Накануне сочельника, на исходе трудного дня, я осмотрел своего очередного клиента. Им оказался Бродманн – в темном пальто, фетровой шляпе, очках; его губы предательски дрожали. Он выглядел старше, но казался еще более наивным.
– Пьят, – произнес он.
Я держался с ним просто, предвидел, что могут возникнуть проблемы.
– Бродманн, – я просмотрел заявление, – вы едете в Америку.
– Надеюсь. Так что же, вы все время были белым? – встревожился он.
– А вы в таком случае по-прежнему красный? – спросил я.
– Конечно, нет. Они все разрушили. – Он захихикал.
Я зажег сигарету и сказал ему удалиться в комнату для допросов и подождать. Поговорил с двумя молодыми женщинами, которые собирались сесть на британское судно, направляющееся в Ялту, потом встал из-за стола и направился в маленькую комнату. Снег засыпал все окна. Я поздравил Бродманна с наступающим праздником.
– А может, вы едете в Германию? В заявлении сказано, что вы отправляетесь поездом в Ригу.
– Из Гамбурга я могу уехать прямо в Нью-Йорк. – Он выглядел очень испуганным.
Я начал понимать, что значит быть чекистом, ощутил свою власть, но постарался сдержать столь низменное чувство и сел, надеясь, что это успокоит его и он перестанет дрожать.
– Я никогда не был в Германии, – сказал он. – У меня просто такая фамилия. Вы же знаете.
– Красные друзья бросили вас.
– Я был пацифистом.
– И теперь вы решили сбежать подальше от войны? – Я шутил с ним очень мягко, но он, казалось, не понимал этого.
– Здесь больше нечего делать. Ведь так? – Его дрожь усилилась. Я предложил Бродманну сигарету. Он отказался, но несколько раз поблагодарил меня. – Вы всегда служили в разведке? – захотел выяснить он. – И даже тогда?
– Мои симпатии никогда не менялись, – ответил я.
Он бросил на меня восторженный взгляд; так можно было бы восторгаться дьяволом за его хитрость. Я почувствовал прилив нетерпения:
– Я не играю с тобой, Бродманн. Чего ты хочешь?
– Не будьте так грубы, товарищ.
– Я тебе не товарищ! – Это было уже слишком. Я ненавижу слабость. Я ненавижу, когда люди в поисках поддержки начинают вспоминать о том, что пережили вместе.
– Вы ведь поможете мне, как еврей еврею?
– Я не еврей. – Я встал и потушил сигарету. – Разве сейчас подходящий момент, чтобы меня оскорблять?
– Я не оскорбляю вас, майор. Я прошу прощения. Я не хотел грубить. Но в Александрии я видел… – Он стал совсем бледным.
Он видел, как меня выпорол Гришенко. Меня это не беспокоило. Но почему он об этом вспомнил? Тогда меня осенило: он видел меня голым и сделал страшное предположение. Я захохотал.
– Так вот, Бродманн, о чем ты подумал? Для такой операции есть вполне обычные медицинские показания.
– О ради бога! – Он упал на колени. Он унижался.
И мне стало дурно.
– Это не поможет, Бродманн! – Я уже не мог владеть собой. А он все плакал. – Бродманн, тебе нужно подождать. Обдумай все еще раз.
– Я столько страдал. Будьте милосердны!
– Милосердие, да. Но не правосудие. – Я готов был разрешить ему уехать. Я хотел, чтобы он убрался. Другой офицер, капитан Осетров, вошел с женщиной средних лет, которая пользовалась теми же духами, что и госпожа Корнелиус. С некоторым усилием Бродманн поднялся и указал на меня пальцем:
– Пятницкий – шпион и чекист. Вы что, не поняли? Я его знаю. Он саботажник, работающий на большевиков.
– Бедный безумный бес, – спокойно произнес я.
Осетров пожал плечами.
– Я хотел бы занять эту комнату на некоторое время, майор, если возможно.
– Конечно. А вы приходите завтра, – сказал я Бродманну.
– Сегодня сочельник. Контора закрывается. Я прочитал объявление. Я должен сесть на рижский поезд.
– Я совсем позабыл, – вздохнул я.
Осетров нахмурился, извинился перед дамой, которая усмехнулась и почесала за ухом, и шагнул вперед.
