Так вопрос о власти не ставился со времен Ветхого Завета. Как известно, в I книге Царств намерение Израиля избрать себе царя расценивается как богоотступничество — Яхве сам должен был бы царствовать над священным народом. «И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму, и сказали ему: <…> поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов. <…> И молился Самуил Господу. И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли; но отвергли Меня, чтобы
Я не царствовал над ними. Как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до сего дня, оставляли Меня и служили иным богам: так поступают и с тобою» (8, 4–8). Это с одной стороны; а с другой — обетования династии Давида в «царских» псалмах. Там тоже был неразрешимый вопрос. Он был разрешен лишь на ином уровне — в евангельском образе Царя, который действительно Царь, но Царь «не от мира сего».
Для русских антиномии, заключенные во власти над людьми, в самом феномене власти, оставались из века в век — чуть ли не с тех пор, как Владимир усомнился в своем праве казнить, — не столько задачей для рассудка, сколько мучением для совести. Так сложился культурный тип, с неизбежной приблизительностью и все же, как кажется, достаточно верно описанный Волошиным:
Мы нерадивы, мы нечистоплотны.
Невежественны и ущемлены…
Зато в нас есть бродило духа — совесть И наш великий покаянный дар, Оплавивший Толстых и Достоевских, И Иоанна Грозного. В нас нет Достоинства простого гражданина. Но каждый, кто перекипел в котле Российской государственности, — рядом С любым из европейцев — человек.
Наша опасность заключена в вековой привычке перекладывать чуждое бремя власти на другого, отступаться от него, уходить в ложную невинность безответственности. Наша надежда заключена в самой неразрешенности наших вопросов, как мы их ощущаем. Неразрешенность принуждает под страхом моральной и умственной гибели отыскивать какой-то иной, высший, доселе неведомый уровень (как у Ахматовой: «Никому, никому не известное, но от века желанное нам»). Неразрешенные вопросы обращены к будущему…
Приложение
К этой статье приложен перевод ветхозаветных псалмов, отобранных православной богослужебной традицией в так называемое Шестопсалмие. Целью переводчика было создать символ преемства между древнееврейской, эллинистической и русской культурами. Поэтому настоящий перевод (в отличие от других моих библейских переводов) намеренно держится греческого текста, хотя и с оглядкой на еврейский подлинник, и стремится удержать музыкальный ритм церковнославянских каденций.
Господи, как умножились теснящие меня! Многие восстают на меня, многие глаголют к душе моей: «Нет в Боге спасения для него».
Но Ты, Господи, — защита моя.
Ты — слава моя. Ты возносишь главу мою.
Гласом моим воззвал я ко Господу,
и услышал Он меня от святой горы Своей.
Я уснул, и спал, и восстал,
ибо Господь защищает меня.
Не устрашусь множеств людей,
отовсюду обступивших меня.
Восстань, Господи! Спаси меня, Боже мой! Ты поражаешь всех супостатов моих, сокрушаешь зубы грешников.
От Господа — спасение,
и на людях Твоих — благословение Твое.
Я уснул, и спал, и восстал,
ибо Господь защищает меня.
Господи! не в ярости Твоей обличай меня,
и не во гневе Твоем наказывай меня; ибо стрелы Твои вошли в меня,
и отяготела на мне рука Твоя. Нет целого места в плоти моей по причине гнева Твоего, нет мира в костях моих
по причине грехов моих; ибо беззакония мои превысили главу мою,
как бремя тяжкое, гнетут меня; смердят и гноятся раны мои
по причине безумия моего. Согбен я и безмерно поник,
весь день, сетуя, хожу, ибо недугом полны чресла мои,
и нет целого места в плоти моей. Я изнемог и сокрушен весьма,
вопию от стеснения сердца моего. Господи! пред Тобою все желание мое,
и воздыхание мое от Тебя не сокрыто. Сердце мое трепещет, оставила меня сила моя,
свет очей моих — и того нет со мною. Други мои, сотоварищи мои
отступили от беды моей, и ближние мои встали поодаль. Но ищущие души моей ставят сети,
желающие мне зла глаголют словеса убийства, готовят ковы целодневно. Я же, как глухой, не слышу,