— Ваш Фрэт научил: «Готов положить на всех…».
— Подержим Рывкина в Отделении еще пару недель…, — сказала Лопухина и села в низкое кресло.
— А потом?
— You will screw around…. — Она улыбнулась. — Выпишешь… Не думаю, что будет нужда в пересадке почки. Его собственные с каждым днем работают все лучше… Пусть опять идет служить в театр… или пишет романы. Станем наблюдать амбулаторно. Сечешь?
— Похоже, мы открываем новую страницу в трансплантологии, — неуверенно сказал Вавила, тупо разглядывая приоткрывшиеся трусики Лопухиной и не замечая этого… — Вы-то сами понимаете?
— Да… Мы сможем сделать счастливым достаточно большой контингент отечественных больных…, — ответила Елена и, подумав, добавила: — и даже иностранных…
— Предпочитаю задумываться над собственным счастьем, которое теперь так близко…
— Ты жалкий эгоист, Вавила, который никогда не испытывал чувства долга перед обществом…, отечеством…
— А оно, отечество поганое, испытывало…? А к вашим предкам? — стал задираться Вавила.
— Возьми себя в руки! — Строго сказала Лопухина. — Если хочешь остаться в колоде, не мешай… и не лезь с дурацкими вопросами, и заявлениями. Умение держать язык за зубами много стоит, сам говорил… Чтоб не выкинули из этого странного успеха, я должна выстроить стратегию, переговоры и список участников, гарантирующих не только наше присутствие в…, — она помялась, — открытии, но и безопасность…, а иначе все отберут и затопчут, как обычно…
Елена помолчала, поглядело на голое загорелое бедро, над которым без устали трудились поколения Лопухиных, на взволнованное лицо Вавилы с отсутствующими глазами и закончила назидательно:
— Можешь представить, Вавила, страну, что испытывает чувство благодарности и долга перед согражданами и счастлива этим?
— Знаю, наша томится этим сильно, — сказал Вавила и неуверенно добавил: — Может, Ватикан?
— Теща-целка! — улыбнулась Лопухина и встала с низкого дивана без помощи рук, так легко и изящно, будто выросла вдруг…
— Я придурок! — согласился Вавила.
— Знаю… Ты не одинок…
Актер-писатель Марк Рывкин выздоравливал, сильно хорошея не только лицом, почти молодецким теперь, но более патофизиологией своей, уверенно трансформирующейся в нормальную физиологию, чем повергал в изумление персонал биохимических лабораторий Цеха.
— Наш писатель уже две недели без гемодиализа, Ленсанна! — победным шепотом сообщил Вавила, уверенно садясь в кресло и вытягивая босые ноги в сандалиях.
— Надеюсь, ты, по-прежнему, регулярно регистрируешь в журнале подключения Рывкина к искусственной почке…?
— Держите пассивным некрофилом? — спросил Вавила, блаженно улыбаясь. — Делаю все, что следует и даже больше… Однако скоро скрывать достигнутый эффект станет невозможно… К тому же этот сукин сын, следователь, которому вы стали улыбаться с недавних пор, копает все глубже, действуя персоналу на нервы, и понять не могу, то ли он денежку просит большую, то ли, наоборот, закопать нас совсем хочет… или, как всегда: и рыбку съесть и на …? Поговорите с ним впрямую… Наш грех перед законом хилый настолько, что серьезно обсуждать его со следователями-важняками смешно… Пущай преступников ловит. Он знает каких…
— Странный слух по Цеху бродит, детка, — сказал Ковбой-Трофим, глядя, как грациозно усаживается Лопухина на низкий диван, почти касаясь подбородка острыми коленями длинных ног. — Говорят, ты научилась лечить гемодиализом хроническую почечную недостаточность, однако скрываешь? — Он посмотрел на календарь, бросил острый взгляд на промежуток между бедер молодой женщины и подошел ближе, чтоб привычно сунуть руку туда, а потом переместить выше, где в тесном замкнутом пространстве горячечно пульсирует мощный обжигающий кровоток и передумал, вспомнив, что в кабинете посторонний, и повернувшись к окну, и, глядя на свой цветок-задохлик на подоконнике, сказал сухо:
— Не всегда даже блестящий результат является следствием чьих-то целенаправленных действий… Иногда это просто артефакт или чья-то халатность… На пятничной институтской конференции доложите историю болезни Рывкина и прокомментируйте динамику его анализов. Пожалуйста…
