Капорале прочитал свое произведение. В сонете содержалось извинение, что поэт присягнул на верность пародии, но он льстит себя надеждой, что его стихи не покажутся фривольными, даже если в шутках и остротах он не достигает какого-нибудь Берни или других знаменитых поэтов.
Граф Пеполи произнес:
— Кто сейчас в Италии не слагает стихи? В круг воспитания всякого образованного человека входит умение это делать, и мы имеем большое преимущество в том, что наш прекрасный, изящно звучащий язык облегчает создание рифмы. Дилетант же, сам того не ведая, повторяет находки своих предшественников.
Утонченные стансы самого графа рассказали в нежных образах о неожиданном счастье на несколько минут превратиться в поэта в столь изысканном обществе.
Чужеземец прочитал сонет о том, что красота благородной девушки, сидящей рядом с ним, достоинство ее матери, встреча с великой княгиней, вид сада, созданного для божественного сладострастия и мечтаний, — все это побуждает его посягнуть на высшие звуки поэзии, однако муза качает головой и прикладывает палец к губам, шепча ему: «Именно потому, что ты счастлив и слишком упиваешься наслаждением, ты не можешь писать стихи в это мгновение; живи и будь доволен — сердечная боль и поэзия еще вернутся к тебе».
Виттория удивленно посмотрела на незнакомца и в задумчивости опустила глаза. Сонет показался ей превосходным, сочиненным настоящим поэтом. Затем она заговорила с большой живостью:
— Все вы, синьоры, и сам наш председатель даже не коснулись в своих стихах заданной темы и тем более не раскрыли ее. Все отделались вежливым извинением, что не могут сочинять. Лишь я, бедная, подчинилась, как и должны делать все мы, подневольные женщины, и, повинуясь, написала длинное неудачное стихотворение.
Она прочитала канцону, содержание которой было примерно таким:
Сила любви
«Всем управляет любовь — так говорят поэты и другие смертные. Я слишком молода, чтобы знать ее, слишком робка, чтобы ее вызвать. Как мне воспеть ее? Конечно, мне известно множество гимнов, прославляющих это божество, но есть и другие песнопения, в которых, напротив, обвиняют и поносят Венеру и Амура. Вот перед взором проходят старинные сказки и великие исторические легенды. Могущественное дитя голубей, величественная Семирамида{63} оказалась вдруг царицей Вавилона. Большой и красивый город был слишком мал для ее фантазий. И какой же восторг охватил ее душу, когда Семирамида вдруг обнаружила большие залежи золота, несметные богатства в своих кладовых. Художники, государственные деятели, слуги и горожане, каменщики, каменотесы и подручные были к ее услугам для того, чтобы осуществились ее царственные мечты. Так из этих сокровищ и ее фантазий возникло чудо света — Вавилон. Но если бы вдруг другой человек, такой же сильный и смелый, как великая царица, равный ей духом, решил возвести подобные дворцы, башни, висячие сады и вечные стены в своих владениях, располагая для этого лишь незначительными средствами? Получилась бы смешная несуразица, жалкая, презренная попытка, вызывающая усмешку или сочувствие к тем, кто строил. Так и в любви: когда ее могущественный полет фантазии соединяется со столь же великой созидающей силой (редкий случай), происходит чудо; иначе — исход плачевен. Отложи строительство и откажись от любви, если дух, который ты хочешь любить, поклоняться ему и принадлежать, не таит в своих глубинах божественных сил, через какие любовь только и может найти свое признание. Поэтому держись подальше от меня, прелестная Венера, со своими дарами, ибо только в царстве сказок живёт герой, чья душа могла бы светить мне, как золотой поток прекрасной дочери голубей, чтобы возвести до небес башни, дворцы и воздушные сады моей мечты».
Чужеземец поклонился в восхищении и поцеловал прекрасную руку поэтессы, граф тонко и изящно польстил, а Капорале воскликнул сердечное «Браво!».
— Теперь, — продолжил он, обращаясь к незнакомцу, — поделитесь с нами, как обещали, еще одним фрагментом — несколькими стихами из своей большой поэмы, над которой вы работаете, мой уважаемый друг.
