В какой-то момент на моей дороге стал огромный камень – он перегородил всю траншею, перелезть через него было невозможно, и по бокам были колючки. Я поняла, что мне нужно пройти дальше, я уже близко к концу пути, и я стала протискиваться под ним, и наконец сумела пробраться. Скоро потом я уже вышла из траншеи, там были виноградники, я поела винограда и пришла будить ребят. Они встали, не стали есть ничего из того, что я им приготовила, и уехали. Тогда я их видела в последний раз в моей жизни.
…
Когда ребята ушли, я собрала из костра печеную картошку и тоже стала собираться. Я пошла вниз на встречу с одним парнем, который вчера занял у меня пять гривен. Причем денег у него было много, просто, по-моему, нечем было разменять, и он попросил у меня эту пятерку, а потом сказал, что сейчас даст мне двадцатку, чтобы я отдала сдачу завтра возле его машины. Я еще подумала, что он просто хочет встретиться со мной, и сказала, что мы можем встретиться по-любому, и не нужно придумывать денежный предлог. Так что двадцатку я не взяла. Но мы все равно договорились, что он отдаст мне пять гривен завтра у своей машины, которая стояла у автовокзала. И я пошла туда.
По дороге за мной увязался веселый маленький пес. И это было знаком, что всё происходит правильно, что меня простили за собаку.
Проходя по улице, ведущей к автовокзалу, я вспомнила, что в прошлый раз в Симеизе на этой улице я представляла себе, как встречу Анечку. И вдруг я слышу голоса и понимаю, что она идет по улице со своим мужем прямо передо мной. Я просто офигела! И они как раз выясняют отношения. Он ей говорит: «Ну тогда зачем я тебе нужен?» То есть они как раз обсуждают эти ее попрыгуньи дела, что она ездит одна по Крыму и трахается, а он, бедолага, сидит ее где-то ждет.
И это был единственный раз в моей жизни, когда я теряю дар речи. Я делаю два шага, заглядываю им в лицо – это правда они. Анечка видит меня и говорит: «Ой, Витка!» – своим совершенно детским таким невинным голосом, – «ой, Витка, привет, а где Митька, вот, Славик, познакомься, это Витка, помнишь, я тебе рассказывала…» Славик смотрит на меня свершено отрешенно, я ему нафиг не нужна сейчас. Анечка повторяет: «А где Митя?» А я не могу слова вымолвить, вот это ощущение, когда всё с телом нормально, а слова сказать не можешь – это, конечно, нечто. Наконец я выдавливаю из себя: «Аня, мне надо с тобой поговорить!» Она говорит: «Ой, я не могу, мы сейчас через полчаса встречаемся с ребятами на автовокзале, сейчас должны зайти за рюкзаком, а потом уезжаем с ними, чтобы подняться на Ай-Петри». Я говорю: «Аня, вот сколько у тебя времени есть, столько давай и поговорим, потому что мне надо, конкретно». Она понимает серьезность моих намерений и отправляет своего Славу за рюкзаком.
И я говорю ей: «Вот ты уехала и веселишься, а я сейчас в полной жопе, и Митя сейчас в полной жопе, мы за это время друг друга съели. У нас такая реальная трагедия, нам так херово!» Она говорит: «Да?! А я и не знала! Я думала, это всё так, я думала, у вас всегда такие расклады…» И мы идем, она мне рассказывает, что она любит вот так ездить, любит трахаться с парнями разными, и что ей очень нравится возвращаться домой, где ее ждет Слава. Я ее спрашиваю, а каково Славе, и она отвечает, что да, он страдает немножечко, но что делать, у всех своя карма, а она без этого не может.
И всё это время меня подмывает ее ударить. Я не испытываю к ней какой-то особой агрессии, типа, чтобы побить ее, исколошматить, но просто один раз ударить рука поднимается несколько раз. И она уже хочет уйти, я иду провожать ее к автовокзалу. И я понимаю, что я не могу дать ей просто уйти, что я хочу, чтобы это все закончилось, и сейчас этот момент настал.
Аня меня уже боится, уже хочет уйти, а мы уже пришли на автовокзал, там стоят ребята с рюкзаками, но я ее не отпускаю. Я говорю ей: «Аня, мне очень хочется дать тебе по лицу». Она: «Витка, не надо!» Я: «Я понимаю, я тоже не хочу делать тебе больно. Давай закроем глаза и представим, что это уже произошло, что я тебе уже дала! Вот со всей способностью воображения – представь, что я тебя уже ударила!»
