Vita brevis. Письмо Флории Эмилии Аврелию Августину - страница 16

Я поверила, что слова Моники были переданная мне твоя воля: нынче же ехать домой в Карфаген, где мы однажды встретили друг друга под смоковницей. Только потом, когда мы снова увиделись в Риме, ты смог поклясться мне, что меня отослали помимо твоей воли и что ты даже не знал об этом.

Моника, кроме того, передала мне твою просьбу — дать обет, что я не буду знать никакого другого мужа. Я истолковала это как знак того, что ты ещё не принял окончательного решения и что, возможно, нам ещё доведётся снова обнять друг друга. Зачем Монике понадобилось говорить что-либо в этом роде, для меня по сей день огромная загадка, ведь я была так уверена, что в голове у неё одна-единственная мысль — убрать меня с дороги. Произнесла ли она эти слова, чтобы чуточку проще было заставить меня уехать? А может, она думала, что мне легче будет дозволить окрестить себя, ежели я не найду другого мужчину, чтобы жить вместе с ним. Но вскоре я получила письмо от тебя, а в нём ты так сердечно молишь меня не отдаваться другому. И всё-таки пишешь, что из этой твоей женитьбы, пожалуй, ничего не выйдет. Но важнее всего!.. Твоё письмо из Милана заканчивается следующими словами: «Мне недостаёт тебя, Флория! Флория, мне недостаёт тебя!»

Адеодата ты в тот злосчастный день взял с собой в школу риторики, мне не дозволили даже обнять его в самый последний раз, ведь надо было упаковать вещи и уехать от мужа и ребёнка. Таким образом я всё своё взяла с собой^>{92}.

Я не поступила, как Дидона, Аврелий, стало быть, я слишком многое пообещала тогда под сенью смоковницы. Даже если бы здесь был тогда со мной Адеодат, я не поступила бы и как Медея^>{93}. Однако я уехала.

ТЫ ПИШЕШЬ, КАК ИСТОВО Моника радела ныне о твоей женитьбе: «Я посватался к девушке, бывшей примерно на два года моложе брачного возраста, а так как она нравилась, то решено было её ждать»^>{94}[68].

Я чувствую себя слегка разочарованной, ибо ты не уделяешь даже такую малость, как одна или две фразы своим мыслям или мнениям о том, что твоя матушка взяла это дело в собственные руки и отослала меня прочь, меж тем как ты был в школе риторики вместе с Адеодатом. Ты вернулся в пустой дом. А я — та, что вместе с тобой проделала весь путь из Африки, — я была отослана прочь! Я, Аврелий, та, что вместе с тобой переходила мост через реку Арно… меня больше не было. Ты пишешь только: «Оторвана была от меня, как препятствие к супружеству, та, с которой я уже давно жил. Сердце моё, приросшее к ней, разрезали, и оно кровоточило. Она вернулась в Африку, дав Тебе обет не знать другого мужа и оставив со мной моего незаконного сына, прижитого с ней. Я же, несчастный, не в силах был подражать этой женщине: не вынеся отсрочки — девушку, за которую я сватался, я мог получить только через два года, — я, стремившийся не к брачной жизни, а раб похоти, добыл себе другую женщину, не в жёны, разумеется. Болезнь души у меня поддерживалась и длилась, не ослабевая и даже усиливаясь этим угождением застарелой привычке, гнавшей меня под власть жены»^>{95}[69].

Об этой другой женщине я не слышала ни слова, пока не прочитала твои откровения. Как же ты, должно быть, стыдился из-за того, что мне не должно было давать обет не отдаваться другому. Всё же это полезно узнать, потому что ты сам одновременно признаёшься в том, что меня отослали прочь вовсе не по причине твоей предполагаемой женитьбы. Не лучше ли было нам жить вместе всё то время, пока ты ждал, что бедная девочка, это дитя, созреет для супружества? Но ты никогда не желал никакого супружества, ты хотел спасти душу твою от вечного забвения, так что ты совершенно обычно вернулся к «усладам плоти», такое случается. Бедняга Аврелий, я начинаю понимать твою глубокую потребность изложить то или иное признание в грехах, я только немного недовольна твоим выбором оных.

Я исхожу из того, что Моника отнюдь не порицала новую твою добычу. Ей была ясна необходимость положить конец этим многолетним отношениям с женщиной, любимой тобой и душой и телом. Вероятно, следующая женщина была хорошей заменой, удовлетворяющей лишь телесную похоть. Твоя матушка, милостивый господин епископ, была женщиной, свободной от предрассудков, а о мёртвых ничего иного, кроме хорошего, не говорят. Наконец-то она осуществила свою страшную месть за то, что случилось в ту ночь, когда мы с тобой сбежали от неё на корабле в Африке.