— Двух таких развеселых собак и пьяниц, не при вас будь сказано, мистер Уорингтон, как сэр Майлз и его сын, я в жизни не видывал. Сэр Майлз всегда был добрым другом и соседом сэра Роберта. Он способен перепить кого угодно в графстве, кроме собственного сына и еще двух-трех человек. Что же до тех собак, которые столь занимают мистера Уильяма, ибо господь создал его добычей собак и всяческих птиц, точно греков в "Илиаде"...
— Я знаю эту строку из "Илиады", — перебил Гарри, покраснев. — Всего я их знаю шесть, но эту как раз знаю.
Голова его поникла. Он думал: "А мой милый брат Джордж знал всю "Илиаду" и всю "Одиссею", не говоря уж о прочих книгах, какие только были написаны".
— О чем, ради всего святого (только он упомянул тут нечто совсем противоположное), вы разглагольствуете? — осведомился Уильям у его преподобия.
Капеллан тотчас заговорил о собаках и о их качествах. По его мнению, собаки мистера Уильяма без труда могли с ними потягаться. G собак они перешли на лошадей. Мистер Уильям чрезвычайно интересовался состязанием шестилеток в Хантингдоне.
— Узнали что-нибудь новенькое, Сэмпсон?
— На Бриллианта ставят пять против четырех, — многозначительно ответил тот. — Однако Ясон — отличная лошадь.
— А кто хозяин? — спросил милорд.
— Герцог Анкастерский. Сын Картуша и Мисс Лэнгли, — пояснил священник. — А у вас в Виргинии бывают скачки, мистер Уорингтон?
— Еще бы! — воскликнул Гарри. — Но мне очень хотелось бы посмотреть настоящие английские скачки.
— А вы... вы немножко играете? — продолжал его преподобие.
— Случалось, — ответил Гарри с улыбкой.
— Ставлю на Бриллианта один к одному против всех остальных. Из двадцати пяти фунтов, идет, кузен? — поспешно предложил мистер Уильям.
— Я готов поставить на Ясона или против него три против одного, сказал священник.
— Я никогда не ставлю на незнакомых лошадей, — ответил Гарри, удивляясь словам священника: он еще не забыл, о чем тот проповедовал всего полчаса тому назад.
— Так напишите домой, спроситесь у маменьки, — насмешливо процедил мистер Уильям.
— Уилл, Уилл! — остановил его милорд. — Кузен Уорингтон волен заключать или не заключать цари, как ему заблагорассудится. Будьте осторожны с ними обоими, Гарри Уорингтон. Уилл — старый мошенник, хоть он и молод, а что до преподобного Сэмпсона, то пусть-ка враг рода человеческого попробует одержать над ним верх!
— И он, и все присные его, милорд, — с поклоном добавил мистер Сэмнсон.
Упоминание о его матери уязвило Гарри.
— Вот что, кузен Уилл, — сказал он. — Я имею обыкновение сам решать, как мне поступить, и помощи в этом ни у каких дам не прошу. И я привык делать ставки по моему собственному выбору, и мне, спасибо, не требуются для этого никакие родственники. Но раз я ваш гость и вам, без сомнения, хотелось оказать мне любезность, то я принимаю ваше пари... вот! По рукам!
— По рукам, — сказал Уилл, глядя в сторону.
— И, конечно, кузен, вы предложили мне обычную ставку, ту, которая дается в газете?
— Нет, — пробурчал Уилл. — На него ставят пять против четырех, что есть, то есть, и пусть будет так, коли вам угодно.
— Зачем же, кузен! Пари — это пари. Ваше пари я также принимаю, мистер Сэмпсон.
— Я предложил три к одному против Ясона. Идет! — сказал мистер Сэмпсон.
— Тоже из двадцати пяти фунтов, господин капеллан? — осведомился Гарри с величественным видом, словно у него в карманах было все золото Ломбард-стрит.
— Нет-нет. Тридцать фунтов против десяти. Куда уж бедному служителю божьему выигрывать больше.
"Вот я и распрощался со значительной частью тех ста фунтов, которые были даны мне на первые три месяца, — подумал Гарри. — Но не мог же я допустить, чтобы эти англичане вообразили, будто я их боюсь. Начал не я, но я поддержу честь Старой Виргинии и не пойду на попятный".
Когда все пари были заключены, Уильям Эсмонд, насупясь, отправился на конюшню, где любил выкурить трубку в обществе конюхов, а энергичный пастырь удалился, чтобы приветствовать дам и вкусить от воскресного обеда, который должны были подать незамедлительно. Лорд Каслвуд и Гарри остались вдвоем. За все время пребывания виргинца под его кровом милорд не сказал с ним и двух слов. Держался он с ним дружески, но был всегда так молчалив, что нередко вставал после обеда со своего места во главе стола, ни разу ни с кем не заговорив.
