— Это самые лучшие, самые добрые, самые милые люди на свете! воскликнул мистер Уорингтон. — Миссис Ламберт была подругой моей матери, когда она училась в Европе. Полковник Ламберт благороднейший джентльмен, и где только он не служил! Он воевал в Шотландии под командой его высочества, и во Фландрии, и на Минорке. Родные отец и мать не могли бы нежнее обо мне заботиться. Как мне выразить им мою благодарность? Я хотел бы сделать им подарок. Я должен сделать им подарок! — объявил Гарри, сунув руку в карман, где покоились хрустящие трофеи, отобранные у Морриса и Марча.
— Мы можем зайти в игрушечную лавку и купить две куклы для детей, сказала леди Мария. — Вы обидите родителей, если предложите им плату за их доброту.
— Куклы для Тео и Эстер! Неужели вам все женщины моложе сорока лет кажутся маленькими девочками, Мария? (Локоть под рукой Гарри, быть может, дрогнул — чуть-чуть). Поверьте, мисс Эстер совеем не считает себя ребенком, а мисс Тео старше сестры. Они знают множество языков. И они прочли уж не знаю сколько книг — целые груды. Они играют на клавесине и прелестно поют, а Тео сочиняет и поет собственные песни.
— Неужели! Но я их почти не видела. Они мне показались совсем девочками. У них очень детский вид. Мне и в голову не пришло, что они наделены всеми этими совершенствами, — поистине новое чудо света.
— Ну вот, вы, женщины, всегда так! Дома, если мне или Джорджу случалось похвалить какую-нибудь женщину, миссис Эсмонд, да и Маунтин тоже, непременно начинали выискивать в ней недостатки! — воскликнул Гарри.
— Право, я не способна находить недостатки в тех, кто был добр к вам, мистер Уорингтон, — вздохнула Мария. — Но ведь вы не будете сердиться на меня, если я и питала к ним зависть потому, что они могли ухаживать за вами, когда вы были ранены и больны, а я... я должна была покинуть вас?
— Дражайшая, добрейшая Мария!
— Нет, Гарри! Я не дражайшая и не добрейшая. И вам незачем, сэр, оказывать мне столь пылкие знаки внимания. Взгляните! Вон идет ваш негр с дюжиной других ливрейных бестий. Мерзкие создания напьются в чайном павильоне по образу и подобию своих господ. Этот ужасный мистер Моррис был совсем пьян, когда я подошла к вам и так вас напугала.
— Я только что выиграл у них обоих большие пари. Что вам подарить, дорогая кузина?
И Гарри рассказал о своих недавних славных победах. Он был в превосходном настроении, он смеялся и немножко хвастал.
— Ради чести Виргинии я решил им показать, что такое настоящие прыжки, — сказал он. — Мне бы только поупражняться, и я смогу прыгнуть еще фута на два дальше.
Мария была довольна победами своего молодого рыцаря.
— Но берегитесь карточной игры, дитя! — сказала она. — Вы ведь знаете, что карты погубили нашу семью. Мой брат Каслвуд, Уилл, наш бедный отец, наша тетушка, даже леди Каслвуд — все они стали жертвами азарта. А лорд Марч ужасный игрок и самый удачливый среди всех молодых аристократов.
— Ну, я не побоюсь его, да и его приятеля, мистера Джека Морриса, тоже, — ответил Гарри, вновь нащупывая восхитительные банкноты. — А во что играют у тетушки Бернштейн? Криббедж, бостон, штосе, вист, пикет, кадриль? Меня не пугает ни одна из этих игр! Часы бьют... Уже семь!
— Вам не терпится скорее сесть за игру, — сказала печальная Мария. — Вы скучаете, гуляя с вашей бедной кузиной! А еще недавно вам это нравилось.
— Молодость — это молодость, кузина! — воскликнул мистер Гарри, (вскидывая голову. — Молодому человеку надо повеселиться! — И он гордо зашагал рядом со своей спутницей, уверенный в себе, счастливый, полный предвкушения всяческих удовольствий.
Еще недавно ему действительно нравилось гулять с ней. Только вчера ему нравилось общество Тео, Эстер и доброй миссис Ламберт, но его манили также удовольствия, жизнь, веселье, желание блистать и покорять, и он, подобно многим другим юношам, жадно подносил к Губам чашу, не заботясь, какой головной болью придется ему расплачиваться за это поутру. Пока они с леди Марией беседовали, на открытой оркестровой эстраде у Променада повизгивали и пели скрипки, настраиваемые перед обычным вечерним концертом. Мария знала, что тетушка уже проснулась и ей пора возвращаться под иго рабства. Гарри не расспрашивал ее про это рабство, хотя мог бы про него догадаться, потрудись он хоть немного задуматься. Он нисколько не жалел свою кузину. Он просто о ней не думал. А ведь когда с ним приключилась беда, она страдала гораздо более жестоко, чем он. И она все время о нем думала, хотя и скрывала это за лицемерными улыбками, как в обычае у ее пола. Я полагаю, дражайшая миссис Гранди, вы считаете ее старой дурой? Неужели же вы думаете, что волосы под дурацким колпаком обязательно должны быть черными или каштановыми, а не седыми? Будьте снисходительнее к fredaines {Юношеским проказам (франц.).} наших зрелых лет, о вы, Минерва среди женщин! Но, может быть, вы так добродетельны и мудры, что вовсе не читаете романов. А я знаю одно: пора безумств наступает не только весной, но иногда и осенью, и я убедился (из наблюдений над собой и ближними), что цветы страсти продолжают заманчиво цвести до самых последних дней года.
