Брико оказался неважнецким игроком в шахматы, проигрывал он воистину блестяще. По его ходам не составляло труда заметить, что доктор грезит о победе, и только о ней, однако при такой стратегии ни о каких победах говорить не приходилось. Брико с поразительной легкостью расставался с пешками, лишь бы не отдать короля. Вы провинциальный генерал, как-то сказал ему я, который спит и видит, как бы оказаться в верхнем эшелоне власти, а посему всегда готов принести в жертву любое количество солдат.
Доктор даже не оскорбился, напротив, тут же сделав очередной необдуманный ход, он лишился массы полезных фигур. Нервно постукивая ногой, ероша волосы, Брико барабанил кончиками пальцев по столу — и снова промах. Никак нельзя было исключать, что и во врачебной практике он придерживался примерно той же схемы. Впрочем, меня всегда пленяла его искренность и отсутствие попыток корчить из себя великого стратега, хотя Брико был отнюдь не против стать таковым.
С каждым разом мы все больше и больше доверяли друг другу. Однажды Брико спросил у меня разрешения прийти ко мне с подружкой, которой он все уши прожужжал о моих композиторских дарованиях. Она была родом из Австрии, а познакомились они во время какого-то восхождения на Альпы. Ныне подружка поселилась под его крышей, и он ломал себе голову над тем, каким же образом ее развлечь в этой глухомани. Она обожала Моцарта, понятия не имела об Альбане Берге, зато превосходно готовила. В разгар обеда Брико внезапно вызвали к больному, и он принялся испрашивать моего совета: мол, как скажете, так и будет, скажете ехать — поеду, нет — не поеду. Я посоветовал ехать.
Как только Брико убыл, дама проявила странную активность. Вскочив из-за стола, она подбежала ко мне и крепко обняла сзади. Поскольку я никак не отреагировал и продолжал сидеть, возложив обе руки на стол, она горячо прошептала мне прямо в ухо: «Вероятно, вы считаете, что я поступила дурно?» и тут же вернулась на свое место. Я не считал ее поступок дурным и напрямик заявил об этом.
— Если бы Брико не собирался возвращаться сюда, — сказал я, — я бы ответил на ваши объятия.
— И что потом? — спросила она.
— Потом он застукал бы нас.
— А потом?
— Потом я был бы вынужден застрелить его.
— А потом?
— Взял бы вас к себе поварихой.
— А потом, — сказала она, — вы довели бы меня до дурдома, как Юдит?
Слава Создателю, Брико не заставил себя дожидаться и увел ее. Дама украдкой оставила мне свою визитную карточку, я потом ее обнаружил под тарелкой, когда убирал со стола. Дипломированный психолог. Я и предполагал, что она должна заниматься чем-то подобным. Чудом я вновь едва не стал жертвой.
К концу ноября покой и тишина приняли просто угрожающие масштабы. Я уже в ужасе вздрагивал при стуке оконной рамы о стену, распахнувшейся под порывом ветра, и по ночам вскакивал в холодном поту, когда спавшая в ногах кошка беспокойно шевелилась во сне.
Пора было отправляться к людям.
Сняв копию с нот, я отослал их в Мюнхен. Теперь оставалось лишь подготовить дом к зиме. Так как в деревне не нашлось желающих помощь мне управиться с садом, Брико прислал садовника из соседней — добросердечного человека, с которым мы вместе обедали. Он подстригал кустарник, я же был занят уборкой комнат. Все в доме было переставлено в прежнем порядке, царившем здесь до появления Юдит. Дом снова стал моим. Пять дней спустя садовник покончил со всем. Я позвонил Филиппу в Париж попрощаться и сообщил Брико, что на зиму собрался в Мюнхен. С трудом удалось отговорить его от последнего визита.
— Последнюю партию, а? — упрашивал он меня по телефону, но я был непреклонен.
— В мае, — пообещал я доктору, — в мае наиграемся.
Я уложил в машину все необходимое, готовясь на следующий день отправиться в путь. Ключи от дома и деньги передал женщине, приглядывавшей за домом родителей Филиппа, чтобы она прикармливала домашних животных, после чего завалился прямо на диван без простыни и, укрывшись пледом, попытался заснуть. Однако, разумеется, не смог.
Что-то завершалось. Я предпринял все, что в моих силах, чтобы не походить на прежнего себя, но не был до конца уверен, что у меня получилось. В детстве меня приучали разбираться в обстановке. В молодости от меня требовали ничего и никогда не пускать на самотек. Став студентом, я был вынужден уповать именно на случай, чтобы заставить его работать на себя.
