Единственная мысль утешала герцога и сэра Джона: оба они думали о том, что кто бы ни обучал гоблинов боевым искусствам, он наверняка мог добиться от них только тупого повиновения в исполнении приказов, но научить их хорошо драться не сумел бы при всем желании. И действительно, они то и дело мешали друг дружке, загораживали дорогу. Сэр Джон и герцог Вассант не преминули воспользоваться этими погрешностями в боевой подготовке врагов. Друзья дожидались мгновений; когда ряды гоблинов приходили в ощутимый беспорядок, и тогда бросались на тварей и рубили и кололи, поражая пару-тройку бойцов. Но это нисколько не смущало наступавших гоблинов. Поверженные пару мгновений стояли торчком, потому что им попросту некуда было падать.
Да, дрались они не лучше, чем прежде, хотя кто-то и потрудился изрядно над их дисциплиной. Но только успел герцог Вассант об этом подумать, как свет луны мелькнул, озарив лезвие вражеского меча. Меч рванулся к груди герцога, но тот успел отбросить его и разрядил свой мушкет прямо в нападающего гоблина.
В это же мгновение сэр Джон получил третье небольшое ранение (помимо крысиных укусов), и это заставило его усомниться в возможности победы над гоблинами и крысами. Никогда прежде подобные мысли Слитгиз-зарда не посещали.
Не сказать, чтобы из-за этой мысли он стал драться менее пылко — никакие размышления не могли бы заставить его изменить всегдашней отваге, — нет, он сражался все яростней, но при этом сердце его все сильнее ныло от отчаяния. Чутье подсказывало ему, что час гибели уже недалек.
А герцог, готовый погибнуть, отстаивая свои убеждения, пришел к такому же выводу чуть раньше сэра Джона и потому столь же обреченно и храбро размахивал мечом. Гоблины неумолимо надвигались, по шестеро, по десятеро в затылок друг другу. Их было слишком много, чтобы мечтать вырваться из окружения. Будучи более проницательным, чем сэр Джон, герцог Вассант понимал, как важно, чтобы о случившемся непременно узнал Седрик, чтобы стало известно, что напали на них с сэром Джоном именно гоблины и что эти подонки теперь гораздо сильнее, чем прежде. Поэтому герцог бился со всей страстью и отчаянием, на какие только был способен. Ему нужен был краткий миг, доля секунды, чтобы оставить на поле брани неопровержимое свидетельство происшедшего. Правда, он пока и сам понятия не имел, что бы это могло быть за свидетельство.
Четыре длинные тучи, снизу черные как уголь, а сверху посеребренные светом луны, плыли по небу, похожие на плоскодонные корабли, и надвигались на ночное светило. Но ни двое людей, ни отряд гоблинов, ведущих непримиримое сражение в глухих закоулках Венда, не удосужились поднять головы и взглянуть на небо — у них просто не было такой возможности.
А вот если бы эти тучи увидел предводитель гоблинов, его сердце наверняка бы радостно встрепенулось. Гоблины отлично видят в темноте и сражаются еще более яростно под ее прикрытием. Вне сомнения, как и любой другой на его месте, гоблинский военачальник решил бы, что тучи гоблинам только на руку и что, как только первая из них закроет лик луны, сразу же стихнет бряцание стали (сейчас больше напоминавшее звяканье летящих с лестницы кастрюль и сковородок), прекратится кровопролитие и ночь наполнится радостным многоголосым визгом гоблинов, уже успевших набить пасти человеческим мясом (лучше и не говорить о том, какие бы при этом слышались звуки). В общем, можно предположить, что в тот миг, когда тень наползла на сверкающие под луной крыши, когда туч" (если то были тучи) выстроились в ряд, сердце гоблина-командира радостно екнуло. Не исключено также, что в его воображении возникли все вышеперечисленные звуки.
Увы, он не расслышал звука выстрела мортиры Кособокого — выстрела, которым ему снесло голову. Обезглавленный труп предводителя гоблинов рухнул на мостовую, покрытую нечистотами.
Как только первая туча краем коснулась диска луны, Кособокий обрушился на гоблинов с тыла, размахивая обоюдоострым топором. Он крушил врагов так, словно перед ним простиралось заросшее сорняками поле. Галлоны гоблинской крови, казавшейся черной в лунном свете, изливались из обрубков голов и лап. Кровь лужами растекалась по мостовой, взлетала в воздух черными фонтанами. Слышались отдельные вскрики, но они тонули в мощных звуках ударов топора начальника королевской стражи.
