От этого комментария у меня в животе скрутилось в комок чувство вины. Единственный человек, которому я делаю больно, — это я сама. Я знаю, мне надо сказать Эйдену. Никто не сделает этого за меня; я хорошо в этом осведомлена. Но...
Хорошо, нет никакого «но». Что, если я провалюсь и прогорю, когда окажусь предоставлена сама по себе?
«Я все спланировала и построила свой бизнес, так что проблемы быть не должно», — напомнила я себе, наблюдая, как ест Эйден. Я знала, что делала. У меня отложены деньги. Я была хороша в том, что делала, и я любила этим заниматься.
У меня все будет хорошо.
Я буду в порядке.
Так чего я жду? Раньше каждый раз, когда я думала о том, чтобы сказать все Эйдену, никак не находился идеальный момент. Он только выздоровел и начал снова тренироваться после травмы, и казалось, что неправильно скидывать на него эту новость. Мне казалось, что я бросаю его, когда он едва встал на ноги. Потом мы сразу уехали в Колорадо, где он тренировался в тишине и спокойствии. В другой раз причиной не сказать было то, что тот день был не пятница. Или у него был плохой день. Или... что угодно. Всегда было что-то. Всегда.
Я не оставалась, потому что влюблена в него или что-то вроде того. Может быть, в какой-то момент, сразу после того, как я начала на него работать, он мне очень нравился, но его холодное отношение не позволило моему сердцу сделать нечто безумное. Да я и не ожидала, что Эйден вдруг посмотрит на меня и подумает, что я самый потрясающий человек в его жизни.
У меня не было времени на это нереалистичное дерьмо. Если уж на то пошло, моей целью всегда было делать то, что ему нужно, и попытаться заставить мужчину, который никогда не улыбался, улыбнуться. Я преуспела лишь в одном.
За эти годы мое влечение к нему уменьшилось, и единственное, чем я действительно восхищалась, — поправка: ценила здоровым, обычным способом, — его трудовую этику.
И его лицо.
И его тело.
Но во всем мире было полно парней с потрясающими телами и лицами. Я это знала. Я смотрела на моделей почти каждый день.
И, в любом случае, ни одна из этих физических черт не помогала мне. Горячие парни не воплотят мои мечты в реальность.
Я сглотнула и сжала пальцы.
«Сделай», — говорил мой мозг.
Что плохого может случиться? Мне придется найти другую работу, если моя клиентская база истощится? Как пугающе. Я не узнаю, что произойдет, пока не попытаюсь.
Жизнь — это риск. Это то, чего я всегда хотела.
Так что я сделала вдох, внимательно наблюдая за мужчиной, который был моим боссом два года, и произнесла:
— Эйден, мне надо с тобой кое о чем поговорить.
Потому что, правда, что он сделает? Скажет, что я не могу уйти?
— Ты не можешь.
— Могу, — спокойно настаивала я, наблюдая за мужчиной на экране моего компьютера. — Эйден сказал, чтобы я сообщила об этом тебе.
Тревор одарил меня взглядом, который ясно говорил, что он и близко мне не поверил, и я поняла, что меня не заботит, что он думает. Нужно очень постараться, чтобы не понравиться мне, и менеджер Эйдена был одним из тех, кого я избегала, как чумы, когда это только было возможно.
Что-то в нем вызывало во мне желание прекратить свои дела каждый раз, когда мы взаимодействовали. Время от времени я пыталась понять, что мне в нем не нравится, и всегда возвращалась к одним тем же причинам: он был чванливым, и, судя по источаемой им энергетике, полным мудаком.
Наклонившись вперед, Тревор уперся локтями на что-то, похожее на стол. Он закрыл рот руками и дышал. Вдыхал. Выдыхал.
Может быть, лишь может быть, он думал обо всех тех разах, когда вел себя со мной как придурок и жалел об этом; каждый раз, когда он ругался или кричал на меня, потому что Эйден хотел того, что раздражало его. И это происходило почти каждую неделю с тех пор, как меня наняли.
Но, зная его, дело не в этом. Чтобы сожалеть, надо об этом хотя бы заботиться, и Тревор... единственное, о чем он заботился, это о зарплате. Язык его тела и то, как он разговаривал со мной на первом интервью, ясно дало понять, я не слишком высоко поднялась в списке его приоритетов.
Мой уход ненадолго осложнит его жизнь, и я ему не очень нравилась.
