Лорд Сомеркоут прокашлялся. Джейн подумала, что он сейчас мысленно переодевается из костюма охотника в домашний халат, чтобы сыграть роль любящего отца.
— Не позволяйте ему принуждать вас к чему-либо, если это идет вразрез с вашими убеждениями. Торп пользуется огромным успехом у женщин и привык отражать их нападки. В самом деле, многие гонятся за его титулом, его удачей, богатством — за чем угодно. Поверьте, этот тип женщин и мне знаком: они были такими же и в мои юные годы. И мало изменились с той поры. Но, насколько мне известно, если женщина оказывается порядочной и дает ему должный отпор, Торп оставляет ее в покое. Так что совет остается в силе — не идите у него на поводу. Конечно, я буду рад видеть Торпа остепенившимся, однако вполне понимаю и его нежелание жениться.
— Да вы, кажется, и сами не очень-то доверяете женскому полу!
— Дело не в доверии, — просто ответил он. — Я не хочу клеветать на ваш прекрасный пол, но согласитесь — женщины гораздо чаще озабочены устройством мужского счастья, чем сами мужчины. Таков наш мир, и я не собираюсь выступать судьей. Но если говорить по справедливости, то мужчина должен решить сам, когда придет его время жениться.
Джейн вздохнула и стала рассматривать Вольфскар-Ридж. Она чувствовала себя подавленной, потому что все сказанное графом так бесхитростно лишь подтверждало слова Торпа. А если быть честной, то все это совпадало и с ее собственными мыслями… Джейн было очень неприятно чувствовать себя охотницей за богатым мужем. Если она и вступила на эту тропу, то лишь в силу обстоятельств, не подвластных ей. Единственным утешением было знать, что, выйдя за Фредди, она станет ему по-настоящему хорошей женой.
— Вы, очевидно, в свое время все решили сами и не прогадали, — вздохнула она. — Леди Сомеркоут часто говорила мне о своей преданности вам и о том, что когда-то влюбилась в вас с первого взгляда. Так что вы должны постоянно благодарить судьбу за посланное вам счастье. Мне доводилось слышать, что ваш брак не был браком по расчету и вы получили то, о чем мечтали — прекрасную женщину, бесконечно влюбленную в вас.
Лорд Сомеркоут изумленно посмотрел на Джейн.
— М-да, — задумчиво протянул он, беспокойно ерзая на сиденье; при каждом его движении корсет квакал и скрипел.
Граф не торопился с ответом, но Джейн видела, что он его обдумывает. Лицо его посветлело, в глазах зажегся теплый огонек. Затем он заговорил — негромко, неторопливо, воскрешая в памяти подробности давно минувших дней.
— Я прекрасно помню, как увидел ее в первый раз. На ней было вишневое полосатое платье, красная парчовая накидка и туфельки из Марокко. Волосы напудрены и собраны наверху в высокую прическу — по тогдашней моде. Мое лицо было тоже напудрено, и я все боялся испачкать пудрой рот. Ну, чистый паяц из итальянской оперы! Я совершенно ошалел, когда увидел ее, и решил, что непременно добьюсь благосклонности этой прелестной девушки. Боже, каким самонадеянным мальчишкой я был тогда! А она была такой красивой и свежей… Ну, и конечно, я крепко сел в лужу в тот вечер. — Граф снова замолчал и вернулся к действительности, лишь когда колеса экипажа загрохотали по деревянному настилу моста через Харт. — Вы отбросили меня на тридцать лет назад! — сказал он и засмеялся. — И, надо сказать, это было чертовски приятное путешествие…
Начался подъем перед Чедфилдом, лошади с видимым усилием тащили экипажи в гору. Лицо графа снова напряглось, брови нахмурились. Несколько раз он дернул себя за черные блестящие волосы.
Джейн понимала, что продолжать разговор не следует — это было бы просто жестоко. Она видела, что и тех простых слов, что были сказаны, хватило, чтобы пробудить в ее спутнике чувство вины.
В Чедфилде все отправились осматривать еще один колодец, возле церкви святого Андрея. Здесь листья, колосья и плоды были вмурованы в глиняную плиту, вместе с которой и высохли, образовав рисунок в виде арки или радуги. Еще один библейский символ.
Затем был веселый ленч в гостинице Пикок-Инн. Вино лилось рекой, и вскоре за столом зазвенел смех, послышались громкие возгласы. В особенном ударе был полковник Даффилд, обрушивший на головы друзей лавину загадок, шуток и веселых историй, над которыми все хохотали до слез, но больше всех — мистер Улльстри, чей смех, похожий на курлыканье журавля, достигал невиданной высоты.
