Вильнюс: Город в Европе - страница 33

С тех времен до нас дошла и другая история. Хотя привилегии, данные князьями, позволяли евреям жить в Вильнюсе достаточно спокойно, христианство и иудаизм были очень строго разделены. Конечно, еврей мог креститься и перестать быть евреем — ему грозило только презрение в своем кругу. Но обратный процесс был совершенно невообразим; прозелита из христиан растоптала бы вся мощь Церкви и государства. Единственный и трагический случай стал вильнюсской легендой, первым его описал польский писатель девятнадцатою века Йозеф Игнаций Крашевский, и сколько во всем этом правды, сейчас уже не понять. Молодой граф из знатного рода Потоцких встретил во время странствий еврея, изучающего Талмуд, и попросил его объяснить основы своей веры. Граф обещал перейти в иудаизм, если поверит в его истинность. Он беседовал с талмудистом несколько месяцев, потом побывал в Риме, в папской академии, но католичество в его глазах сильно проигрывало. Потоцкий сдержал свое обещание и вернулся из Амстердама в Литву как никому не известный бородатый еврей в кафтане. Он усердно посещал синагогу, пока не сделал замечание мальчику, мешавшему молиться; родители донесли на него. Графа пытались вернуть в католичество, но он категорически отказался и был сожжен на Кафедральной площади. Говорят, в тюрьме его посетил Гаон, который предлагал ему бежать, но Потоцкий выбрал участь мученика, и Ха‘гра склонился перед его выбором. Набожный еврей Элиазар Зискес подкупил стражников и собрал пепел Потоцкого, который захоронили на старом кладбище, по другую сторону Нерис; рядом упокоился и сам Гаон. Жители вильнюсского гетто называли Потоцкого Гер Цедеком, то есть «праведным обращенным», и читали кадиш в день его сожжения. На могиле выросло странное кривое дерево; оно еще росло там до Второй мировой войны. Легенда гласит, что дерево начинало сохнуть, когда евреям грозила опасность. Перед самой войной его кто-то срубил.

Сегодня нет уже старого еврейского кладбища — советские власти построили на этом месте, прямо напротив замка Гедимина, типовой дворец спорта, который сейчас стоит в запустении. Правда, уже в независимой Литве рядом поставили небольшой гранитный памятник. Мавзолей Гаона и его семьи перенесен подальше в пригород, но он есть, и в него вмурована частичка земли из могилы Гер Цедека, может быть, даже с его пеплом. Верующие евреи, в большинстве приезжие, оставляют у этого мавзолея записочки с просьбами, как они это делали сто или двести лет назад. Это уже третье еврейское кладбище в Вильнюсе. Второе, в Ужуписе, я еще помню. Его уничтожили примерно сорок лет назад, и надгробными плитами с этого кладбища советские архитекторы выложили каменную лестницу на гору в новом районе. Говорят, если всмотреться в эти плиты, видны выбитые на камне имена усопших.

До вторжения царя Алексея Михайловича в Вильнюсе было около двадцати тысяч жителей. Считается, что московское войско уничтожило больше половины населения. Ужасы войны часто преувеличивают, в те времена тоже хватало запугивающей пропаганды, но после вторжения город и государство так и не смогли восстановиться по-настоящему. Изменился и взгляд на мир: сравнительно современный, открытый дух заменила психология осажденных. Страна стала ощущать себя пограничной крепостью, бастионом католичества, спасающим Запад от ислама, а еще больше — от Москвы. Можно спорить, сколько в этом заключалось правды. В семнадцатом веке у царей не было ни сил, ни желания прорываться в Европу — скорее им хотелось оставаться изолированными; а что до ислама — те татарские ханы, с которыми имела дело Литва, не представляли ни для кого угрозы. Но объединенная республика гордилась тем, что она — форпост Европы, antemurale: еще во времена Генриха Валуа в Париже построили триумфальную арку с надписью «Poloniae totius Europae adversus barbarorum nationum firmissimo propugnacullo» («Польше, самой крепкой опоре Европы против варварских народов»). Зверства казаков в Вильнюсе только укрепили этот образ грозящего варварства. Конечно, сами цари себя варварами не ощущали — Москва тоже считала себя защитницей истинной веры, а кроме того, Третьим Римом, наследницей империи кесарей и Византии. На историю несколько веков воздействовало пересечение этих двух мифов — о форпосте и о Третьем Риме. По правде говоря, оно воздействует и сейчас.