– Ну-у… – с сомнением протянула миссис Оливер. – Это еще туда-сюда. А мне не придется открывать праздник? И говорить всякие глупости?
Или носить шляпу?
Я заверил, что ничего подобного от нее не потребуется.
– На все уйдет лишь час-другой, – улещал я. – А потом будет игра в крикет… Хотя нет, в такое время года крикета не будет. Зато, может, будут детские танцы. Или конкурс на лучший маскарадный костюм…
Меня перебил дикий вопль миссис Оливер:
– Ну конечно! Мяч для крикета! Он видит его через окно… Мяч взлетает вверх… И это его отвлекает – вот почему он так и не упоминает о какаду. Как хорошо, что вы зашли, Марк. Вы просто чудо!
– Я не совсем понял…
– Может быть, зато я поняла, – заявила миссис Оливер. – Все порядком запутано, и я не хочу тратить времени на объяснения. Приятно было с вами повидаться, а теперь мне бы очень хотелось, чтобы вы ушли. Немедленно.
– Конечно. А как насчет праздника…
– Я подумаю. А сейчас не беспокойте меня. Куда я, черт возьми, положила очки? Что за манера у вещей исчезать ни с того ни с сего!..
I
Миссис Джерати распахнула входную дверь дома католического священника – как обычно, резко, словно с налету. Это было похоже не столько на открывание двери в ответ на звонок, сколько на триумфальный маневр в стиле «Ну теперь-то ты мне попался!».
– И что тебе нужно? – воинственно вопросила она.
На крыльце стоял мальчик – весьма невзрачный, из тех, кого нелегко заметить и нелегко запомнить, – в общем, похожий на множество других мальчиков. Он громко шмыгал носом, потому что у него был насморк.
– Это дом священника?
– Ты про отца Гормана?
– Он нужен, – сказал мальчишка.
– Кому он нужен и зачем?
– Бенталл-стрит, двадцать три. Женщина говорит – она помирает. Вот миссис Коппинз меня и послала. Это ж дом католического священника, так? Женщина говорит – викарий не подойдет.
Миссис Джерати заверила его, что в этом существенном пункте всё в порядке, велела ждать здесь и удалилась в дом. Спустя три минуты появился высокий пожилой священник с небольшим кожаным саквояжем в руке.
– Я отец Горман, – сказал он. – Бенталл-стрит? Это возле сортировочной станции, не так ли?
– Совсем рядом, доплюнуть можно.
Они пошли рядом; священник двигался свободным, широким шагом.
– Миссис Коппинз, ты сказал? Так ее зовут?
– Она – хозяйка дома. Сдает комнаты, вот что. А вас зовет одна из жиличек. Кажись, ее зовут Дэвис.
– Дэвис? Не знаю, не знаю. Не припоминаю…
– Да она из ваших, точно. Католичка в смысле.
Священник кивнул. Они вскоре дошли до Бенталл-стрит, и мальчик показал на высокий унылый дом в ряду других высоких и унылых домов:
– Тут.
– А ты не идешь?
– Да я не отсюда. Миссис Коппинз дала мне шиллинг, чтоб я вам все передал.
– Понятно. Как тебя зовут?
– Майк Поттер.
– Спасибо, Майк.
– Не за что, – ответил Майк и ушел, насвистывая. Его не трогала надвигающаяся смерть кого-то другого.
Дверь дома номер двадцать три отворилась, и на пороге появилась миссис Коппинз, краснолицая крупная женщина, с энтузиазмом встретившая посетителя:
– Входите, входите! Совсем ей плохо, вот что я скажу. Лежать бы ей в больнице, а не здесь. Я туда и позвонила, да бог знает, когда они явятся, в нашито дни… Муж моей сестры ждал их шесть часов со сломанной ногой. Стыд и позор, вот что! Тоже мне, медицинская служба! Денежки берут, а когда они нужны, где их сыщешь?
Разговаривая, она вела священника вверх по узким ступенькам.
– Что с ней?
– Да грипп у нее. И вроде бы уже получшало. Вышла она спозаранку, вот что я скажу, а вернулась прошлым вечером страшнее смерти. Легла в постель, от еды отказалась. Доктора не захотела. А нынче утром вижу – вся огнем горит. На легкие перекинулось.
– Воспаление легких?
Миссис Коппинз, успевшая запыхаться, издала звук, похожий на свисток паровоза, – видимо, он означал согласие. Она распахнула дверь, пропустила отца Гормана в комнату и сказала через его плечо фальшиво-бодрым голосом:
– Вот и преподобный к вам пожаловал! Теперь все будет хорошо!
И удалилась.
Отец Горман сделал шаг вперед. Комната, обставленная старомодной викторианской мебелью, была чисто прибранной и аккуратной. Женщина в кровати возле окна слабо повернула голову. Она была очень больна – это священник увидел сразу.
