Молодая женщина беспомощно всхлипнула. Она хотела напомнить Эмилю, что у него больше нет потенциала, и путешествия теперь невозможны, но в своем нынешнем положении сочла это глупым.
Обычно ученик не мог безнаказанно прикоснуться к медиуму — у последних было особое биополе, защищающее их, поэтому они и избегали прикосновений. Нарушить эту защиту можно было лишь с согласия медиума, и Эмиль априори имел это согласие. Сабина любила этого человека больше жизни, поэтому готова была позволить ему слишком многое. Ему защита биополя медиума причиняла лишь легкий дискомфорт.
— Я буду с нетерпением ждать следующей встречи, — вкрадчиво прошептал Морган, наклоняясь к уху Сабины. Молодая женщина задержала дыхание. Она ненавидела себя в этот самый момент больше, чем кого-либо другого.
Эмиль отпустил ее волосы и быстро направился к двери. Медиум собрала в кулак остатки сил и бросилась за ним.
— Эмиль, что ты задумал?! — отчаянно воскликнула она. Ученик повернулся к ней с легкой полуулыбкой на лице.
— Это риторический вопрос? — усмехнулся он, — мы оба знаем, что я должен делать в моем нынешнем положении.
Молодая женщина ахнула и не сумела вымолвить ни слова. Худшие ее ожидания оправдывались.
— До скорой встречи, — вкрадчиво произнес Морган и покинул апартаменты медиума.
Сабина беспомощно осела на пол. Хлопок входной двери гулом прошелся по всему ее телу. Молодая женщина закрыла лицо руками и зарыдала в голос.
— Что же я натворила? — сокрушенно произнесла она. Страшные подозрения насчет намерений Моргана заставляли холод сковывать все ее тело. Если он собирается вернуться и практиковать прыжки, стало быть, он знает, как добыть новый потенциал. Сабина лишь вскользь упоминала ему об этом и лишь теперь поняла, какие разрушительные последствия понесут ее слова.
Сон был беспокойным и прерывистым, больше напоминающим полубред, но Максим просто не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии. Сон на лекции по философии — что может быть лучше, особенно, когда уже несколько недель мучает бессонница?
Впрочем, объятия Морфея были столь легкими, что юноша уже чувствовал, что против своей воли просыпается, однако открывать глаза и поднимать голову со скрещенных на парте рук не собирался. Он твердо вознамерился просидеть в таком положении до конца лекции, но, казалось, сама Судьба была против этого: с передней парты последовал легкий удар по предплечью, окончательно разогнавший хрупкую дымку сна.
— Макс! — прошипела рыжеволосая девушка Настя, пытаясь разбудить друга, — ты, что спишь?
Юноша улыбнулся, не поднимая головы.
— Разве это не очевидно? — пробурчал он в сложенные на парте руки. Настя нахмурилась.
— Просыпайся, — недовольно проговорила она, — или ты думаешь, что я снова буду всю сессию горбатиться за двоих? В прошлом году мне этих пробежек по деканату хватило вот так, — Настя провела в воздухе черту над головой, но Максим так и не посмотрел на нее, — сколько раз мне еще надо тебе это сказать, чтобы у тебя проснулась совесть?
Максим хохотнул.
— Предела этой функции не существует, или он равен бесконечности, — отозвался он, все еще не открывая глаз, хотя надежда снова уснуть уже успела умереть мучительной смертью.
Настя недовольно фыркнула и отвернулась к доске. Манера, в которой преподаватель читал свои лекции, была поистине убаюкивающей. Игорь Степанович был мастером монотонной речи, огромных схем и совершенно нечитаемого почерка. Сейчас профессор отвернулся к доске, чтобы начертить очередную схему, и под мерный стук мела в аудитории поднялся привычный гул.
Настя сделала несколько попыток зарисовать схему, но заполнить ее не смогла: почерк Игоря Степановича было не разобрать. Девушка щурилась и упорно вглядывалась в доску. Ее так и подмывало расспросить профессора о том, что он только что написал, но она прикусила язык и сдержалась: Игорь Степанович ненавидел, когда ему указывают на непонятный почерк, и студенты старались такой ошибки не совершать.
— Эх, к черту, — выдохнула Настя, быстро схватив свои вещи и пересев к Максиму. Она бесцеремонно сдвинула друга с края сидения и стукнула его по руке.
