– Скелет, – кивнул Эйзенхардт. – Однако ведь дело не в нём, а в этом мешочке.
– Но мешочек лежал непосредственно рядом.
– Когда вы его увидели. Но лежал ли он рядом, когда скелет был раскопан?
– Я могу показать вам под микроскопом волокна материала наружного мешочка. Эти волокна сделаны из растения, которое здесь не разводили последние пятнадцать веков.
– Но, может, разводили где-то в другом месте?
– К тому же ткань безошибочно очень древняя.
– Ну, хорошо. Кто вскрыл мешочек?
– Это сделал мистер Фокс. Молодой человек, который его нашёл.
– Так принято, чтобы рабочие наносили находкам повреждения?
– Нет, конечно же нет. Я уже сделал ему выговор.
– Но ведь легко можно представить, что он подменил содержимое мешочка.
– Можно, да. Но для чего бы ему это понадобилось?
– Чтобы сыграть с вами шутку.
Уилфорд-Смит помотал головой:
– Он не из тех, кто играет с другими шутки.
– Хорошо, – писатель переводил взгляд с одного на другого. – Что именно вы хотите, чтобы я сейчас сделал? У меня такое чувство, что у вас уже готова теория, и она состоит, по-видимому, не в том, что кто-то устроил здесь подлог. Может быть, сперва вы сами скажете мне, что вы обо всём этом думаете?
Каун снова вмешался:
– Мы думаем, что подлога здесь не было. Я предлагаю следующее: мы перечислим вам всё, что считаем несомненным, и затем я скажу вам, какие выводы мы из этого делаем. А вы нам скажете, какие заключения приходят в голову вам.
– Это разумно.
– Во-первых, – начал перечислять Каун, разгибая пальцы правой руки и расхаживая взад и вперёд, – слой, в котором обнаружен скелет, имеет возраст две тысячи лет и при раскопках оказался неповреждённым. Во-вторых, мешочек сшит из материала, который использовался в этих краях две тысячи лет тому назад, а в наши дни не используется нигде. В-третьих, материал второго мешочка – однозначно пластмассовая плёнка; она кажется окрашенной под воздействием ещё не известного нам фактора. В-четвёртых, и бумага, на которой напечатана инструкция по эксплуатации, кажется очень старой, как бы странно это ни звучало. Мы, конечно, предпримем исследование при помощи радиоуглеродного метода, чтобы все материалы – ткани, бумага, кости – были точно датированы, но это потребует времени.
– Впрочем, мы обнаружили, – добавил к этому профессор, – в двух зубах черепа амальгамные пломбы. Амальгама впервые начала применяться для пломбирования зубов в 1847 году во Франции.
– Что, утерянное изобретение?
– Нет. У покойника два профессионально рассверленных и запломбированных зуба, на остальных зубах мы видим последствия ужасного кариеса, а некоторые зубы отсутствуют. Если бы в пятидесятом году от рождества Христова были такие прогрессивные зубные врачи, что бы помешало нашему пациенту снова к ним обратиться?
Эйзенхардт вздохнул, сцепил руки за спиной, сделал несколько шагов, потом вернулся и снова отправился тем же путём, остановился перед могилой и стал смотреть на почти высвобожденные из земли кости. В воздухе стоял запах горячей пыли. Череп блестел в свете ламп, только глазницы отбрасывали внутрь тёмные тени.
– Вы думаете, что это путешественник во времени, не так ли?
На один удар сердца воцарилась тишина, потом он услышал, как Джон Каун засмеялся.
– Вот видите, – крикнул он профессору. – Что я говорил? Для писателя-фантаста это всё детская игра. Там, где мы свернём голову от тщетных усилий, он просто глянет – и готово, он уже знает, в чём тут дело!
Он захлопал в ладоши, как ребёнок, но это выглядело у него скорее угрожающе, чем радостно.
Эйзенхардт почувствовал, как его желудок сводит судорога.
– Итак, это ваша археологическая сенсация, – сказал он, – скелет путешественника во времени.
Каун замер.
– Нет, – сказал он таким тоном, как будто ему только теперь стало ясно, что Эйзенхардт так и не понял главного. – Это ещё не сенсация.
– А что же ещё?
– Подумайте сами, – потребовал человек в тёмно-синем костюме. – Путешественник во времени. С видеокамерой.
Эйзенхардт уставился на него. До него дошло.
– О, Боже мой, – вырвалось у него. Каун по-волчьи улыбнулся.
– Да… чего же ещё он захотел бы две тысячи лет назад?
