— Не то слово.
— Вот сейчас и отведешь душу. — Михаил вернулся к патефону, сменил пластинку, подкрутил пружину, махнул паре: — С весельем и отвагой, молодежь!
С хрипотцой и шуршанием пластинки зазвучали «Дунайские волны», Артур мягко обнял Антонину, стал топтаться на месте, не понимая, как танцевать вальс.
Савостина вела его, смеялась.
— Не получается?
— Ноги заплетаются, — тоже смеялся Артур. — А можно я сам?
— Что?
— Сам станцую.
— Попробуй.
Артур отступил на пару шагов, принялся танцевать пластично и гибко, но вовсе не под музыку. Савостина какое-то время с нежной улыбкой наблюдала за ним, затем подошла, властно взяла за руку.
— Красиво, но это не вальс. Главное, меня слушайся. Как покажу, так и делай.
— Так ведь у тебя нога.
— Прошла. Ты вылечил. — Антонина приложила к губам Артура ладошку, но заметила, что муж смотрит на них, тут же убрала. — Правда, что ли, в ГАИ пропадал?
— А где ж еще? Как собаки накинулись.
— Нужно было позвонить, мы бы все решили.
— Телефон забрали. Выключили, чтоб никакой связи.
— Бедненький… — Антонина слегка наклонилась, подняла на него вопросительный взгляд:
— Чем это от тебя пахнет?
— Чем? — удивился Артур.
— Духами. Причем женскими. Ты пользуешься женскими духами?
— Ничем я не пользуюсь!.. У меня вообще ничего нет.
— Все равно пахнешь. — Антонина принюхалась еще раз. — Может, кладовщица прикасалась?
— Да никто ко мне не прикасался! — возмутился Артур. — Антонина, ты чего?
— И вином тянет.
— Каким вином?! Я ж за рулем, блин!
К ним подошел Савостин, с наигранной подозрительностью спросил:
— Что тут у вас?
— Мой родственник женскими духами пользуется, — с ехидной улыбкой объяснила Антонина.
— Это как? — разве руками хозяин. — Голубой, что ли?
— Люди, вы чего? — со смехом отступил от них Артур. — Никаких духов у меня нет.
— Завтра куплю, — пообещал Савостин. — Настоящие, мужские. Чтоб за версту разило! — Он взял супругу под руку, махнул рукой: — Давай за стол, хлопчик. Бокал вина и жратва от души! — Он поднес полный фужер вина, подмигнул: — Давай, жахни! За Антонину, за мою любимую.
— А вы?
— Не-е, мне нельзя. Больше никогда и ни грамма. Завязал, причем навсегда.
— Дай бы бог, — усмехнулась Антонина, налила себе тоже вина, подняла бокал. — Ну, что? За меня, любимую?
— Ур-ра! — гаркнул во всю глотку Савостин так, что залаяли собаки в соседнем дворе.
Артур чокнулся с хозяйкой, кивнул Михаилу:
— Не знаю, какой у вас сегодня праздник, но я с удовольствием.
— Антонина, какой у нас сегодня праздник? — посмотрел на жену Михаил.
— Миша, хватит.
— Не хватит! Я трезвый, потому говорю от души! Мы, Артур, празднуем наше примирение! Больше в этом доме не будет скандалов, криков, ссор. Не будет пьянок. Только мир, согласие, счастье и любовь. Во как!
— За это нужно выпить. — Артур наполнил свой бокал снова. — Не каждой женщине так везет.
— И не каждому мужчине! — поднял палец Михаил.
Артур выпил, уселся за стол, перед тарелками, доверху наполненными мясом, картошкой, салатами, стал есть жадно, с удовольствием, как изголодавшееся животное. В этом было что-то завораживающее, гипнотическое.
Савостина молча, с удивлением наблюдала за ним.
— Тоня, — тронул жену за руку Михаил. — А давай его женим?
— На ком? — медленно повернула она голову.
— На Наташке. На моей племяннице.
— Не говори глупости.
— А чего? Я серьезно. Девке сколько сейчас? Двадцать три? А все болтается меж огрызками, никак ничего путного не найдет. Парень-то хороший. Работящий, тоже молодой. Своих детей у нас нет, зато они внучат настрогают.
— Говорю, не мели ерунду! — снова огрызнулась Антонина. — Твоя Наташка еще та оторва. Проб негде ставить. Захочет — сам найдет. — Она повернулась и, не сказав больше ничего, направилась к дому.
Михаил удивленно и растерянно смотрел ей вслед.
— Чего она?
— Обиделась, наверное, — не переставая жевать, ответил Артур.
— На что? Я ж вроде ничего такого… А Наташка правда хорошая девчонка. Съездим, сам глянешь.
— Женщины! — поднял вилку слегка захмелевший Артур. — Их, Иваныч, никто не поймет. Говорит одно, делает другое. Пускаешь в одну дверь, она выходит из другой.
— Не-е, моя другая, — улыбнулся Михаил. — Она как этот листочек. — Он сорвал с вишни листок, положил на стол. — Все видно, все понятно, все можно прочитать, изучить. Каждую прожилочку, каждую загогулинку.
