Снилось что-то такое неприятное. Коктейль из всех детских ужастиков. Страшилками Андрейка избалован особо не был, и когда год назад впервые попал в пионерлагерь, то разом загрузился полным пакетом. Кто помнит, тот знает, о чем речь, – Желтые глаза, Белая рука, Черный автобус, Пятно на стене и прочие ужасы. Детская фантазия неостановима, а любопытство сильнее страха.
В книгах не так. У Шекли, например, только названия у чудищ гениальные (помните: Хват-Раковая-Шейка, Тенепопятам, Ворчучело, хотя тут скорее надо переводчиков хвалить), а сами они совсем не страшные, слишком сказочные. А в лагере и заснуть не всегда удавалось, несмотря на то, что рядом еще с полсотни ребят, – весь третий отряд. Хотя и они наверняка не спят, тоже только вид делают.
Здесь, в брюхе транспортника, словно бы вернулись те времена. Наверное, грохот бесконечный подействовал. Такая жуть снилась, что Андрейка проснулся едва ли не с криком. Оглянулся – и обмер: неужто не приснилось! Раскоряченные щупальца, торчащие в полутьме, дрожат, будто извиваются, а по полу, прямо к Андрейкиным ногам, что-то подбирается. Тянется, все ближе и ближе, готовится схватить огромными корявыми клешнями, потом откатывается назад, собирая силы для нового броска.
Андрейка, не помня себя от страха, бросился к отцу, прижался, говорит что-то, но не слышно же, не разберешь. Отец сначала нахмурился, хотел было знаком показать: не мешай, мол, не видишь – работаю, потом обнял сына рукой, улыбнулся. Андрейка от улыбки этой вроде успокоился немного, только дрожащей рукой назад, в глубь отсека, показывает. Действительно, там что-то шевелится, не кажется же ему спросонья! Вот! Опять бросилось, подползло почти к самым ногам – Андрейка в страхе поджал их под себя, – не достало, снова откатилось назад, готовится. Сейчас снова кинется! Папка, помоги!
Отец посмотрел, кивнул головой, неслышно рассмеялся. Подтянул к себе огромный рюкзак с кучей карманов и застежек, наклеек и карабинов – предмет жгучей Андрейкиной зависти, белой, правда, не черной: рюкзак сам с завистника размером, как такой носить будешь? А отец, порывшись в одном из боковых отделений, достает… огромный сигнальный фонарь. Бурильщики с Усть-Вилюйского месторождения еще зимой подарили. Сигнальный-то он, может, и сигнальный, а в пургу от жилого блока к клубу без такого полупрожектора не доберешься.
Достает, протягивает Андрейке: бери, мол. Тот сжался, головой замотал. Как всегда при любом страхе – и хочется, и колется. Хочется посмотреть, что там в темноте, и боязно – а вдруг и правда жуткое чудище. Это в плохих ужастиках герой обязательно топает туда, где точно будет хуже. В дверь, из-за которой доносятся адские вопли, в дом, где живет Фредди Крюгер, в тарелку инопланетян, что полмиллиона лет не обедали и сейчас готовят столовые приборы. В жизни все не так просто. Посмотреть, конечно, хочется, но еще больше хочется не смотреть и, по возможности, спрятаться под одеяло.
Но фонарь манит к себе – тяжелая ребристая рукоять, отполированный многими включениями тумблер. Долго колебался Андрейка, с минуту наверное, но все же взял. Направил фонарь от себя, вроде как автомат в руках – самое лучшее противочудовищное оружие, но включить – боялся. Как котенок Гав на чердаке. Потом все же пересилил себя, щелкнул выключателем и диким усилием воли сдержал страстный порыв зажмуриться и открывать глаза по одному, постепенно.
Где чудовища? Где клешни и щупальца?! Грузно елозит туда-сюда по своим рельсам, что прямо по полу проложены, люлька разгрузочного механизма. Видать, от постоянной тряски крепления сорвало, вот и катается она по всему трюму, пока кабелей хватает. Натягивается кабель, дергает люльку обратно. Клешни – просто зажимы, а растопыренным клубком змеящихся щупалец оказались тросы и блоки двух электролебедок грузового люка.
3
1989 год, Великобритания,
Брэдфорд – Лондон – Гринвич – Солсбери
Кто бы мог подумать тогда, в восемьдесят третьем, что все так переменится за какие-то шесть лет! Страну не узнать – бурлит, суетится, как разворошенный муравейник. Странное пришло время, непонятное. Воистину, правы были китайцы: нет хуже проклятия, чем пожелать врагу жить в эпоху перемен.
