– Отец Михаил…
– Он не спросит, – перебила Йорина. – Чтобы спрашивать, нужно сомневаться.
– Да, – согласился менестрель, развернулся и пошел в темноту.
Дан сжал кулаки.
Они уходили. Грин, Юрка, те, кого Дан не смог разглядеть.
– Подождите! Отец Михаил! Я не понял, так «да» или «нет»?
– Я не могу ответить. Ты не задал вопрос, – терпеливо объяснил настоятель и пошел за остальными. Опаловые светляки роились вокруг него, утягивая за собой темноту. Дан уже мог разглядеть свои руки и морду Кыся. Конь тревожно фыркнул ему в лицо.
Пахло не так, и шумело иначе. Вейн оглянулся.
Из-за горизонта накатывало море. Сизые волны несли мелко искрошенный лед, подминая степную траву. Испуганно кричала чайка. Первый вал был низким, он только пробовал горячую землю на вкус. А дальше вода поднималась стеной.
Проекция!
Дан сам не понял, как оказался в седле. Конь в ужасе мчался прочь, но их догонял ветер, бросал пригоршнями холодные капли.
– Давай! – вейн ударил каблуками.
Метнулась над головой чайка, ее товарки горестно завопили. Дан глянул через плечо. Страшная стена приближалась, гоня перед собой волны, заставляя их злее вгрызаться в землю. Вынырнули каменные спины прибрежных валунов. Вейн облился потом, представив, как скала подрезает Кысю ноги.
Пресветлая Иша, за что?!
Вода уже пенилась под копытами, с хрустом ломались льдинки. Но пока еще была видна степь, и Дан цеплялся взглядом за выгоревшую на солнце траву. Только бы не затянуло! Пресветлая, помоги!
Кысь дышал тяжело, бока раздувались, с морды срывалась пена. Вейн полоснул ножом по ремням, сбрасывая мешок с припасами. Плюхнуло – поклажа упала в воду. Оставался еще груз. Дан занес руку, но вовремя придержал. Нельзя!
Спина мокрая. Вода стекает по лошадиной шкуре. Бурлит под сапогами. Исполинский гребень покрылся сверху белым и начал загибаться.
– Пошел! – дико заорал Дан.
Отчаянный рывок вынес Кыся в степь, и, почувствовав твердь под ногами, конь передумал сдаваться. Дан припал к его шее, ожидая тяжелого удара. Вот сейчас… сейчас…
Бухнуло. Хлестнуло ледяным крошевом – но и только. Ошеломленный, вейн повернулся.
Проекция остановилась. Вода билась о прибрежные скалы – и бессильно стекала с них. Там, где пространство истончалось, переходя одно в другое, виднелась каменная сердцевина, тысячелетиями скрытая от глаз.
Дан сполз на землю. Колени у него дрожали. Хотелось вздохнуть поглубже, но горло закупорил пережитый страх.
– Твою… мать… Оракул! Шэт!
Пена на морде Кыся окрасилась в розовый – губы порваны удилами. Бока судорожно вздрагивали.
Дан снял с него сумку и повесил через плечо.
– Пошли, парень. Давай. Полегоньку…
Конь смотрел жалобно, глаза у него были красными, в сетке лопнувших сосудов. По ногам, изрезанным льдинами, бежала кровь.
– Ну ты же умница. Мы медленно, еле переставляя копыта.
Ворочалось и шумело море, Дан опасливо оглянулся. Конь, почувствовав его страх, шагнул.
– Вот и хорошо. Нельзя тут. Опасно.
Большак манил теплой, прогретой на солнце пылью, накатанными колеями. Но каждый вейн знает: разрывы чаще случаются именно на дороге. Дан посмотрел на Кыся. Ох, бедолага.
– Ладно, рискнем. Осторожненько, по обочине.
Под жаркими лучами рубаха, вымоченная чужой водой, успела просохнуть и снова намокнуть от пота. Дан кряхтел под тяжестью сумки, но перевесить ее на коня не решался. Над ними с суматошными криками носилась чайка. Возмущалась, не понимая, куда девалось прохладное море и откуда взялась эта гладкая, заросшая чахлой травой земля.
– Цыц! – сказал ей Дан.
Чайка визгливым голосом передразнила с высоты.
– Разоралась! Степь ей наша не нравится. Дура! Правда, Кысь?
Между деревьями торчал полосатый шест. Табличка – ярко-оранжевая, перечеркнутая крест-накрест – сверкала под солнцем. Граница? Знак опасности? Заминировано? Юрка остановился, раздумывая: обойти или черт с ней. Обходить не хотелось. Тем более дальше, за шестом, росли все те же дубоиды и ковром лежали листья. Ничего особенного.
– Для ежиков поставили? – спросил Юрка вслух. – Зря! Ежиков тут нет.
За все время, что блуждал по лесу, он не встретил даже букашки.
– Ну ладно!
