Кровавый пух разрубленных воскрылий Припудрил Ваш батистовый хитон Когда надменно топоры рептилий Долбили среброглавый Киферон
Сегодня мы - печальные потомки Как крысы в отгоревших закромах Обшариваем пыльные котомки Оставленные Вами впопыхах
8 ноября 1968 год
67.
В хрущевско-блочную беседку С женой дорожку проторив, Я коммунальную соседку Боготворил, обматерив.
Подныривая в чье-то ретро Булгаковский ажиотаж Делил на кухне дециметры, Уверовав в благую блажь.
За коридорную картошку, За лампочку в пятнадцать ватт Взаправду, а не понарошку Орал я родине виват.
Гиньольно-фарсовая сценка (Жиличек театральный зал), Когда пробойником я стенку И дюбелями пронизал.
В саду бухие крикс-вараксы Бутылки чмокали взасос. На нашу рыженькую таксу Писала бабушка донос.
Кондовый новый участковый Под хруст наглаженных манжет Усваивал сей бестолковый, Но не бесхитростный сюжет...
Как в коммуналке нашей мило... Не дай мне, Господи, пропасть! Ведь и отдельные могилы Отменит скоро эта власть.
8 июня 1979 год
68.
Соседка гремела в тазы На кухне и харкала в мойку. А я листал Чжуан цзы, Развратно улегшись на койку.
Старуха жарила корки И хрумкала их потом. Я строчек-раковин створки Разламывал пером.
Шизоидные торосы Раскалывая с трудом, Не пишет она доносы: Ее напугал дурдом.
Чернильно-словесную жижу Не льет намеченным в пасть... Господи, я ненавижу Ее, как фашистскую власть.
Откуда такое чудо? Богатый какой типаж! Не может меня, паскуда, Взять на свой карандаш.
Заржавели трупные крючья, Обрызганные слюной. Повадка осталась паучья, Но яд превратился в гной.
Не можешь меня повесить, Распять и колесовать. Приятственно мне, повесе, Стиха звукоряд ломать.
Мерзоидна и убога, Постигшая Дао и дэ, Должно быть, народу много Спровадила в НКВД.
Распухших костей бряцаньем Косую спугнуть сумей. Я - жизни твоей отрицанье А ты - поруганье моей...
28 октября 1979 год
69.
Т. - Ю. - К. - И.
В суете и кутерьме Не до слез и смеха. Друг в могиле, друг в тюрьме, Друг туда уехал...
И печальный, и седой, Трезвый, не похмельный Я кумекал над бедой Долгий срок недельный.
Хоть беда и не моя, Рвет на части душу... Ледяная колея Сквозь метель и стужу.
Ласковые господа, Братики-сестрички, Натуральная беда... Не испить водички,
Водочки не полакать... Ангелы и беси ! И Господня благодать Ничего не весит.
Стелит жесткую постель Пакостное лихо. Обморочная метель Подпевает тихо.
Вьется сухонький снежок. Горюшко подперло. Мне железный сапожок Наступил на горло.
Застят взор из-под бровей Льдистые иголки. Алчут кровушки моей Человековолки.
Не пробиться никуда. Нет того разбега... Настоящая беда, Как дольмен из снега.
Воют черные ветра Зло и одичало. Надо ехать со двора, Начинать сначала.
6 января 1981 год
70.
Был вечер *********... Телевизор Его, как шведский стол, сервировал Поэт куражился: капризные репризы, Как рыночная баба, выдавал; Манерничал продуманно пластично, Плескался омулем в цензурном котелке, С улыбкой скорбной женщины публичной И с кукишем, зажатым в кулаке. Вийон сибирский, хлопчик, сучий потрох. А ведь ему уже под пятьдесят... Все так же порошок зубной за порох Нам вольнодумцы принимать велят... Как распинался он луженой глоткой За родину, за вольность, за народ. И как полосовал словесной плеткой Процеженный блатной московский сброд. Бард малограмотный, всея Руси заступник, Печальный страстотерпец-потаскун, Сознательный растлитель и преступник, Дозволенной поэзии сегун Хрипел и приседал, и задыхался, И, в раж входя, себя колесовал, И под конец так гнусно обмарался, Что даже зал в ладошки заплескал. Мишень и средоточье русской боли, Советский кривогубый соловей, Что знаешь ты о нашенской юдоли? Ты пой и пей, да дело разумей. Лакей и лицедей, ты столь нескромен, Что микрофон краснел, как светофор. Квасно, красно, неслыханно погромен, Надменной музы язвенный позор... Слагай свои убогие эклоги, Печатай миллионным тиражом. Российские поэты-полубоги Прирезаны разбойничьим ножом. А вы, ценители словесных исхищрений, Гурманы соловьиных языков, Внимайте: се - национальный гений Вам за грехи и до конца веков.
