Ветер в ивах - страница 55

Крот помог ему встать и усадил его на стул, на который тот уселся, ссутулившись и время от времени истерически всхлипывая без слез. Крот крепко затворил дверь, швырнул сумку в ящик и запер его. Он тихонечко сел рядом со своим другом в ожидании, когда пройдет этот страшный припадок. Постепенно дядюшка Рэт стал задремывать, только иногда, рывком поднимая голову и бормоча какие-то странные, чужие, не понятные непросвещенному Кроту слова. После этого он забылся глубоким сном.

С неспокойной душой Крот оставил его на какое-то время и занялся хозяйственными делами.

Уже стемнело, когда, вернувшись в гостиную, он нашел дядюшку Рэта там же, где он его и оставил, бодрствующего, но безразличного, подавленного и молчаливого. Он искоса бросил взгляд на его глаза и с удовлетворением отметил, что они вновь ясные, темные и карие. Потом он сел с ним рядом, чтобы подбодрить его и помочь ему рассказать, что же с ним такое случилось.

Бедный Рэт мало-помалу выложил все, как сумел, но что могли передать холодные слова, когда все, что было с ним, было от начала до конца обольстительным наваждением! Какими средствами изобразишь очарование сотен рассказов Морехода? Теперь это очарование испарилось и блеск померк, и ему было трудно объяснить самому себе смысл того, что несколько часов назад казалось неизбежным и единственно возможным. Неудивительно, что ему так и не удалось внятно объяснить Кроту, что он пережил за этот день.

А тому одно было ясно: приступ прошел, оставив его друга хоть и в здравом уме, но потрясенного и подавленного. Он как будто потерял интерес ко всему, что составляло его каждодневную жизнь, был равнодушен к тем приятным планам на будущее, которые можно было уже строить, потому что время года менялось.

Осторожно, будто бы невзначай, Крот завел разговор о сборе урожая, он говорил о полных тележках, и о том, как тяжело их тащить волам, и о том, как все выше и выше поднимаются скирды, и о том, как по ночам полная луна встает над чисто выбритыми лугами, на которых, словно точечки, располагаются копны сена. Он говорил о том, как вокруг в садах краснеют яблоки, а в лесу темнеют орехи, и о варенье и других запасах и напитках. Так постепенно в разговоре он достиг зимы, и ее радостей, и уютного жилья в теплом доме, а дальше он уже совсем размяк и впал в лирику.

Постепенно Рэт отошел, сел рядом с ним, заговорил. Тусклые прежде глаза заблестели, безучастность отступила от него.

Через какое-то время тактичный Крот выскользнул из комнаты и вернулся с карандашом и несколькими листочками бумаги, которые он поместил на столе, рядом с правым локтем своего друга.

— Ты очень давно не писал стихов, — заметил он. — Ты мог бы сегодня вечером попробовать вместо того, чтобы… хм… погружаться в раздумья по разным там поводам. Мне кажется, ты почувствуешь себя много лучше, если ты что-нибудь набросаешь, даже если это будут просто отдельные рифмы.

Рэт слабой лапой оттолкнул от себя листочки, но деликатный Крот придумал предлог, чтобы выйти из комнаты, и, когда он через некоторое время заглянул в дверь, он нашел своего друга, погруженного в стихи и глухого ко всему на свете. Рэт то черкал что-то на бумаге, то посасывал кончик карандаша. Правду сказать, посасывание занимало больше времени, чем черкание. Но Крот был счастлив тем, что выздоровление, несомненно, началось.

Парадный вход в дупло глядел на восток, так что Тоуд был разбужен в очень ранний час, во-первых, оттого, что на него падал яркий солнечный свет, а во-вторых, потому, что пальцы ног его совсем закоченели. Ему приснилось, что он спит дома, в своей постели, в уютной комнатке с окном в стиле Тюдор, а на улице зима, и ночь очень холодная, и его одеяло и плед вскочили и сердито объявили, что они больше не в состоянии выносить такой холод, и что они идут вниз, на кухню, чтобы, наконец, согреться у плиты. А он пошел вслед за ними босиком вниз, вниз, вниз по нескончаемой ледяной лестнице, ругаясь с ними и умоляя проявить благоразумие.

Может быть, холод разбудил бы его и еще раньше, но он так измучился, пока спал в темнице на каменных плитах, что почти забыл, как это бывает, когда тебя дружески обнимает теплое шерстяное одеяло, натянутое до самого подбородка.