Ветер в ивах - страница 39
Линия горизонта была ясна и тверда, а в одном месте вдруг прорисовалась и вовсе черным на фоне фосфорического сияния, которое все разгоралось и разгоралось. Наконец над краем замершей в ожидании земли поднялась луна, медленно и величественно, и покачнулась над горизонтом, и поплыла, словно отбросив якорный канат, и снова стали видимы поверхности, широко раскинувшиеся луга, спокойные сады и сама река — от берега до берега, все мягко себя обнаружило, все избавилось от таинственности и страха, все осветилось как днем, а вместе с тем вовсе не как днем, а совсем, совсем иначе.
Знакомые, любимые места по берегам вновь их приветствовали, но точно в иных одеяниях, как будто они незаметно исчезли, а затем тихонько вернулись назад, но только в других, чистых одежках, и теперь застенчиво улыбались, ожидая, будут ли они узнаны в новом облачении.
Привязав лодку к стволу старой ивы, друзья сошли на берег в этом тихом серебристом королевстве и терпеливо обыскали заросли кустарника, дуплистые деревья, ручьи, овражки, пересохшие русла весенних протоков. Снова вернувшись на борт и переправившись на противоположный берег, все то же проделали и там, а луна, спокойная и далекая в безоблачном небе, всячески старалась им помочь в их поисках, пока не настал ее час, и она нехотя не спустилась к земле и не оставила их, и таинственность снова не окутала реку и землю.
И тогда все стало медленно изменяться. Горизонт прояснился, поля и деревья стали приобретать четкие очертания, и вид у них был уже немножечко другой, тайна стала от них отступать.
Неожиданно свистнула какая-то птица, и снова все замолкло. И возник легкий ветерок и заставил шелестеть камыши и осоку.
Дядюшка Рэт, который в этот раз правил лодкой, вдруг выпрямился и стал к чему-то жадно прислушиваться. Крот, нежными прикосновениями к воде заставляя лодку медленно двигаться, чтобы можно было хорошенечко оглядеть берега, взглянул на него с любопытством.
— Исчезло! — воскликнул дядюшка Рэт, сгорбившись на сиденье. — Так красиво, странно и необычно! Уж если это должно было так быстро кончиться, лучше бы этого и не слыхать вовсе! Во мне проснулась какая-то тоска, и кажется, ничего бы я больше в жизни не хотел, только слушать и слушать. Нет! Вот оно снова! — воскликнул он опять, настораживаясь.
Некоторое время он молчал как зачарованный.
— Опять исчезает, опять удаляется! О, Крот, какая красота! Веселая, радостная мелодия, прекрасные звуки отдаленной свирели. Я и во сне никогда не слыхал такой музыки! Она зовет! Греби, греби, Крот! Эта музыка для нас, она нас призывает к себе!
Крот, впадая в величайшее изумление, подчинился.
— Я ничего не слышу, — сказал он. — Я слышу только, как ветер играет в камышах, и в осоке, и в ивах.
Рэт ничего не ответил, а может быть, и не услышал, что сказал Крот. Восхищенный, он весь отдался восторгу, который заключил его, маленького, трепещущего, в свои сильные и мощные объятия.
Крот молчал и только непрерывно взмахивал веслами, и вскоре они достигли того места, где с одной стороны от реки отделялась большая заводь. Легким движением головы Рэт, который давно уже бросил заниматься лодкой, указал гребцу держать в сторону заводи. Медленный прилив света в небе все увеличивался и увеличивался, и можно было различить, какого цвета цветы, точно драгоценными камнями окаймлявшие берег.
— Все яснее и ближе! — радостно закричал дядюшка Рэт. — Ну, теперь-то ты должен слышать. А! Наконец-то! Теперь я вижу, что и ты услыхал!
Крот перестал грести и замер, затаив дыхание, потому что и на него, точно волной, пролилась мелодия, и окатила его, и завладела им совершенно. Он увидал слезы на глазах своего друга и наклонил голову, сочувствуя и понимая. Лодка скользила по воде, с берега их задевали розовые цветы вербейника. И тогда отчетливый и властный призыв, который сопровождался опьяняющей мелодией, продиктовал свою волю Кроту, и он снова взялся за весла. А свет становился все ярче, но ни одна птица не пела, хотя они обычно щебечут перед приходом зари, и, кроме небесной этой мелодии, больше не было слышно ни единого звука.
