Баринов открыл дверь в квартиру и на секунду приостановился, прислушиваясь. В гостиной работал телевизор, Роман слышал голоса героев любимого мультфильма сына, а в остальном подозрительная тишина. Он пристроил портфель на столике в прихожей, снял пальто и тихо прошёл в комнату.
Да, он явно задержался, а они его заждались. На столике перед диваном две чашки с чаем, вазочка с фантиками из-под конфет и распечатанная пачка печенья. Телевизор орёт, но ни Артёма, ни Татьяну это, по всей видимости, не беспокоит.
Роман остановился у дивана и пару минут разглядывал их. Они спокойно спали, его сын прижимался к Тане и посапывал во сне. Ему как всегда было жарко, и он сдвинул ногой с себя плед, которым был укрыт. А Таня, видимо, уснула случайно, потому что уж слишком неудобной была её поза. Полулежала, прижавшись спиной к подлокотнику, а голову пристроив на спинке дивана.
Баринов постоял, не зная, что делать, а потом присел перед сыном и попытался осторожно взять его на руки. Артём недовольно захныкал, но Роман всё-таки поднял его с дивана. Сам легко встал на ноги и вдруг встретил Танин взгляд. Она открыла глаза и теперь непонимающе смотрела на него. Он головой качнул и пошёл к детской.
Татьяна проводила его взглядом, а потом закрыла лицо рукой и зевнула, не сдержавшись. Потрясла головой, чтобы прийти в себя. Посмотрела на часы, а потом поискала взглядом пульт от телевизора, чтобы выключить его. Посидела немного в тишине, мучаясь сомнениями, а затем поднялась и подошла к открытой двери детской комнаты. И затаив дыхание, наблюдала за тем, как Ромка укладывает сына в постель.
— Извини, я задержался, — сказал Баринов, когда вышел и прикрыл за собой дверь детской. — Да ещё в пробку попал!
— Ничего, — тихо, почти шёпотом ответила она. — Это ты меня извини. Я уснула.
Роман вдруг улыбнулся.
— Это выглядело мило.
Таня восприняла его слова как насмешку.
— Это получилось случайно!
— А я разве спорю? — удивился он. — Как день прошёл?
Она шла за ним на кухню, разглядывая его спину, и нервничала. Тон Баринова внушал опасения.
— Хорошо прошёл. С нами Люся была.
— Ах да. Людмила тебя не утомила?
— Что ты, она прекрасная женщина… С ней очень весело.
— Вот это точно. С Люсей не соскучишься.
Роман тут же полез в холодильник. Таня наблюдала за ним в некотором смятении. Ей почему-то показалось, что Баринов хочет с ней поговорить. А может, только показалось, но с уходом она тянула именно по этому. Ждала чего-то, хотя на душе кошки скребли.
— Ром, сядь. Я тебя покормлю.
Он оторвался от созерцания кастрюль в холодильнике и с интересом посмотрел на неё.
— Да? Ну, давай.
Хоть чем-то занять трясущиеся руки. Загремела посудой, а потом вдруг почувствовала запах дыма и обернулась. Ромка курил, стоя у приоткрытого окна.
Вот так вот, он ещё и курит. Но ему ничего не сказала.
— Таня, я поговорить с тобой хотел.
Она заволновалась. Значит, она оказалась права.
— Да, конечно… Я слушаю.
Баринов присел на подоконник и глубоко затянулся.
— Мы ведь с тобой так и не решили, что дальше делать.
Она отвернулась, и начала помешивать деревянной ложкой в кастрюле.
— Ты о няне? Она выздоровела?
— Не думаю, что это теперь имеет какое-то значение. Я тебя предупреждал ещё в первый вечер, что если ты останешься… Я не смогу ему потом объяснить, почему ты исчезла из его жизни. Такое в нашей жизни уже случалось, и Тёмка довольно тяжело это переживал. Что мне теперь делать?
— А я тебе говорила, что я не собираюсь исчезать. — Она обернулась и серьёзно посмотрела на Романа. — Я понимаю, тебе неприятно меня видеть, но… мы даже встречаться не будем. Я тебе обещаю, я очень постараюсь.
Татьяне показалось, что он задумался, а потом спросил:
— А с чего ты взяла, что мне неприятно?
Она чуть ложку не выронила, а потом неуверенно пожала плечами.
— Я не знаю… мне так показалось.
— Ты ошиблась, мне всё равно. Сейчас я думаю только о сыне. И волнуюсь только за него.
Обижаться на Баринова было глупо. Роман говорил таким спокойным тоном, что его слова не вызывали никакого сомнения. А то, что у неё от этого комок в горле встал, это ведь только её касается? Это лично её проблема — как она реагирует на Романа Баринова по прошествии шести лет. Её и ничья больше.
