Что до маститых богословов, то им пришлось выбирать между провинцией и отставкой, дающей право на пенсию, но исключающей служение, а значит, и возможность в один прекрасный день заполучить кардинальство вместе с Талигом. Разумеется, честолюбцы откочевали на северо-запад. Еще через пару лет Сильвестр объявил, что к епископскому сану может быть представлен лишь тот, кто не менее четырех лет провел за изучением богословия, прошел испытания и написал диссертацию, кою утвердил сперва Академический совет, а затем лично кардинал. Уже успевшие стать епископами получили чин вице-академика. Вместе с немалой разовой выплатой, достойным жильем при Академии и обязанностью раз в каждые три года проводить там не менее шести месяцев. Усугубляя благочестие и сочиняя трактат, который отправлялся для утверждения совету действительных академиков богословия.
– Так вот оно что! – выпалила почти восхищенная Матильда. – А я-то гадала…
– Что ты гадала, душа моя?
– Как вышло, что никто из аспидов к моему дурале… Альдо Ракану не перескочил. Если уж среди вояк изменники затесались, клирики бы и вовсе… А их поблизости просто не было! То есть кто-то был, но так, мелочь.
– Верно думаешь, – одобрил Бонифаций, – Тут они все, скоты несытые, и запятнаны разве что дуростью да услужливостью, но за то в Талиге не убивают.
– Ну и зря! – женщина красноречиво тронула пристроенные под плащом пистолеты. Шадовы. Бившие еще лучше дьегарроновы хранились под подушкой в гайифской шкатулке. – Аврелий-то и этот, Платон, они друг с дружкой как?
Оказалось, скверно. Платон ходил в главных помощниках прошлого ректора, а тот выстарился не хуже эсперадора Юнния. Никто не сомневался, что после смерти преосвященного академию возглавит именно Платон, но Сильвестр счел иначе и прислал в Приддену Аврелия, бывшего епископа Олларии и, как поговаривали, будущего кардинала. Платону достались печатная и живописная мануфактуры, и он вроде бы даже не особо расстроился. Видимо, думал, что Сильвестр через пару лет отправится к праотцам, Аврелий его заменит и сделает умного Платона столичным епископом.
Придденский гадючник, тихонько извиваясь, ждал кардинальской смерти и дождался, но затем все смешалось. Аврелий, а значит, и Платон ничего не получили, с кардиналами пошла какая-то чехарда, и, самое главное, оказалось, что вожжи перехватили военные. Церковники сперва растерялись, потом бросились приноравливаться к регентам, и тут объявился Бонифаций, которого давным-давно сбросили со счетов.
– Теперь самое веселье и начнется, – на сей раз благоверный почесал нос и закашлялся. – Аж охрип, тебя вразумляючи! Ну да ничего, сейчас не говорить мне, но слушать. Доносить коротко наш брат-аспид не умеет, отойду, водички мятной глотну только. Ты-то поняла?
– Со здешними ясно, – заторопилась Матильда, – теперь про Тита доннервальдского давай. Урфрида, как сюда ехали, обмолвилась, что в кардиналы он ломится, как медведь на пасеку.
– Ломиться-то ломится, но для дела, а что не любят его академики, то нам на руку. Ты только не забывай, что супруг твой в делах здешних ни уха ни рыла, ибо хряк варастийский.
– А кто ж еще? – принцесса нащупала лапищу благоверного и сжала ее. – И с чего только я за тебя вышла? В смысле что мне про нас врать?
– Горда сверх меры, – с ходу решил Бонифаций, – не хотела к братцу в приживалки, вот и согласилась. Еще и глаз на маршала положила, не можешь ведь без дуболомов сих. Дьегаррон башкой скорбен, Ноймаринен – спиною, но и такой меня краше, с того и бешусь, а Тит и пользуется. Влез в доверие, к рукам прибрал, я без него скоро шагу ступить не смогу.
– А не перемудрим? Если Тит не туда потянет, тебе же безобразие прекращать придется; тут с тобой все ясно и станет.
– Времени ему для безобразий не хватит! О, слышишь?
– Идут, – женщина нехотя отпустила мужнину руку и как могла склочно вздернула подбородок. – Сказала же, хочу гулять, и пойду! Вон тут сады какие, впору кабанов гонять, а ты меня в четырех стенах запереть хочешь!
2
Новый кабинет Рудольфа для «прогулок» годился заметно меньше предыдущего, превращенного в парадную гостиную. Шпалеры с горными северными пейзажами тем не менее были хороши, и графиня Савиньяк их с чистой совестью похвалила.
