– Плевать, что ты говоришь, я точно знаю, что тебе не все равно, – дразнит меня Циклоп, подходя к фургону с оборудованием в руках, и продолжает разговор как ни в чем не бывало. – У вас с Джейми все было серьезно. Он собирался жениться на тебе, он мне сам говорил.
– Мы бы никогда не поженились. Никогда.
– Ну, не знаю, он строил планы, купил кольцо и все такое, а ты взяла и уехала.
– Не было никакого кольца, – говорю я раздраженно.
– Ладно, может, и не было, – смеется он, – но настроен он был серьезно.
Он открывает багажник, складывает свои вещи. Воняет рыбой. Гнилой рыбой.
– Боже мой! – я зажимаю нос и отхожу подальше.
– Здесь мои вещи с катера. Ну что, будешь?
– Там, что ли?
Он пожимает плечами.
– Это проще, чем снимать комнату, и я не хочу тратить только что заработанные деньги. Давай же, – говорит он, – иди ко мне. – Кладет руки на мою талию, тянет к себе. – По-быстрому, я дам тебе еще одну таблетку.
– Отстань, Циклоп. Все, едем домой.
Он сердито грохает дверью.
– Да в чем дело! Ты трахаешься с кем ни попадя, Аллегра, со всеми, кроме меня. Сколько моих братьев с тобой было? Двое или трое?
– Один, – говорю я, хотя на самом деле двое. И Чернильный тоже, но это секрет. Он писал мне стихи. – И к твоему сведению я не сплю со всеми. – Мой голос дрожит от возмущения.
– Да я уж понял, – говорит он, затем садится в фургон и заводит мотор до того, как я сажусь.
Я бы сейчас с радостью добралась до дома любым другим способом, но тут только он. Он, его провонявший рыбой фургон Чубакки и таблетки джетлаг, они уже выветрились. Сна ни в одном глазу, придется быть настороже, чтобы он не притормозил где-нибудь на обочине и не пристал снова. Поэтому я отворачиваюсь от него, прижимаюсь головой к холодному окну и притворяюсь, что сплю, пока он гонит по обратной дороге, врубив музыку на всю громкость, курит одну сигарету за другой – и ни единого слова до самого дома.
Джейми нет. Мэрион нет. Циклопа нет. Их можно вычеркнуть из моего списка.
Пасха закончилась. Понедельник – выходной, мне пора возвращаться в Дублин, но у меня смешанные чувства по этому поводу. Я привыкла грустить, покидая дом. Возможно, новорожденный малыш в глубине моей души помнит ощущение брошенности, после того как перерезали пуповину. Возможно, я просто не знаю, зачем я туда возвращаюсь. И я до сих пор не сделала то, ради чего переехала в Дублин. Я уезжала чуть ли не под звуки фанфар! Меня провожали в эту экспедицию с благословением и надеждой, но я редко звоню или пишу людям, оставшимся дома, и я еще не выполнила свою задачу. Не о чем говорить. Они продолжают жить, а я застряла в этом тупике.
Я волнуюсь за папу. Не знаю, что делать, уехать или остаться с ним. Он не спал, когда я вернулась домой в четыре утра, проверял рояль и дедушкины часы, искал мышей. Я сидела в постели и слушала, как он бродит из сарая на заднем дворе в прихожую, к часам, и снова в сарай, туда-обратно, туда-обратно, ищет инструменты и мышеловки.
Я рада уехать из этого дурдома.
Мне страшно уезжать из этого дурдома.
Он всегда был особенным. Водил слишком быстро, но всегда повсюду опаздывал. Позволял мне спать до полудня и кормил мороженым в полночь. Будил посреди ночи, чтобы показать, как паук плетет паутину на окне в лунном свете, или на заре – чтобы прогуляться по берегу и поискать крабов, переворачивать камни и разглядывать живущих под ними мелких существ. Он устраивал крабьи забеги, на валуне, где мы выбирали своего краба и болели за него, затем возвращались домой, передвигаясь боком, как крабы, и щелкая руками в воздухе на потеху прохожим. Он во всем находил чудо, смотрел вглубь вещей и никогда не разрешал говорить «фу» или бояться трогать что-то из мира природы.
– Видишь ли, Аллегра, жизнь совсем рядом, прямо у нас под носом. Достаточно перевернуть камень – и ты все увидишь. Ничто не бывает таким, каким кажется на первый взгляд. Всегда есть что-то еще, и только от тебя зависит, захочешь ли ты это узнать.
Но без его советов все было именно таким, каким казалось. Одна я переворачивала камень и не находила совершенно ничего интересного, лишь гальку и лужицы воды. Я могла битый час бродить по берегу и так и не заметить краба. Он был моими глазами, но не только, он был моим воображением.
