Наконец возвратился Савушкин. Он принес большой пучок тальниковых прутьев. Леня обрадовался Ивану Савельевичу.
— А вы долго ходили! Я вас уже давно жду, — сказал мальчик.
— Все ходил... Для вентеря место выбирал, спички поискал. Спички в посылку забыли нам положить. Ну, я и решил — поищу, которые Андрей обронил. Да впустую, Там, где вы утром были, теперь не пройдешь. — Иван Савельевич бросил на песок туго связанные прутья и, сняв шапку, вытер платком лоб. — Ох, и половодье в эту весну, скажу тебе! Большая вода. Ту сторону острова всю затопило, и Старый Посад обрисовался как на ладони... На обратном пути заходил плот проверять. Весь в воде. Плыви хоть сию минуту. Ему в этой заводи — как в затоне. — Выразительно посмотрев на шалаш, он негромко спросил: — Как Андрей?
— Ничего. Спит.
— Может быть, обойдется все по-хорошему. Бывает так: отоспится человек — и болезни конец... Полынку вот принес. Вскипятим в воде да попоим его.
Леня потрогал гибкие прутья, спросил:
— Иван Савельевич, зачем вам прутики?
— В большом артельном хозяйстве все может пригодиться. Навоз, к примеру, на дровнях без плетушки не повезешь в поле. Вот мне мысль такая и пришла — подсобное производство при колхозе наладить по изготовлению плетушек. Тальнику этого тут столько — целых три района корзинками обеспечить можно. И недалеко. Всего в двух километрах от Волги живем.
— А на Волге опять столько льдищу... — грустно протянул Леня.
— Это последний. Завтра, глядишь, и в путь тронемся. — Иван Савельевич ласково взял Леню за подбородок. — Теперь, парень, до дому рукой подать... Сейчас Андрея проведаю, и костер поярче разведем, какао варить будем.
Когда Леня думал о том, что скоро они покинут остров и он будет дома, его охватывало сильное волнение. Ему все время хотелось что-то делать, говорить, он не мог спокойно посидеть ни одной минуты.
Вот и сейчас, взяв палку, Леня помешал в костре угли, потом закопченным заострившимся кончиком с огненным глазком принялся чертить на песке замысловатые рисунки.
Вскоре он встал и ушел к обрыву.
— Ты чего это там делаешь? — окликнул Савушкин Леню,
— А так, смотрю...
Иван Савельевич неторопливым шагом подошел к нему.
— Поглядите вон на ту высокую гору, — сказал Леня. — Видите?
Над самым высоким хребтом Жигулей, едва не задевая зубчатые верхушки черных сосен, висела крупная звезда с неярким, остывающим светом.
— Видите? — опять нетерпеливо спросил Леня.
— А чего там? — переспросил мальчика Савушкин, поведя плечом. — Звездочка горит.
— Да нет же, это огонь на буровой! — улыбаясь, сказал Леня. — Чтобы ночью самолеты на вышку не наткнулись, фонарь на ней зажигают. Я тоже только сейчас догадался. Думаю — а ведь это фонарь светится!
Леня помолчал, потом заговорил снова:
— Смотрю на огонек и знаете, о чем думаю? А что, если отец, думаю, сейчас там? Может быть, и он наш сигнал увидит, правда? С этой горы далеко все вокруг видно.
— А ты сам не был на горе?
— Был. Я летом лазил на гору. Дух захватывает, когда по тропинке лезешь ущельем. Сорвешься вниз — косточек не соберешь. Отец говорит, это самая трудная буровая во всем промысле. Бурильщики даже там и живут, на своем «Памире». Это они так гору зовут. — Мальчик негромко засмеялся. — В бригаде есть бурильщик Ибрагим Шакурзянов. Веселый такой и сильный. Всегда песни поет! Интересные. Сам сочиняет. Стоит у лебедки и поет себе:
Аи-эй, гора высокая Жигули,
Бурить тебя будем, бурить.
Нефти надо много пятилетке:
Море бензина, реки мазута!
Ибрагим добудет много нефти,
Ай-эй, много нефти...
А дальше не помню. Очень длинная песня.
Савушкин наступил на белевший под ногами камешек и вдавил его в песок.
— Ты, Леня, кем же собираешься быть? Или еще не думал об этом?
— Как же, думаю. Вот даже сегодня думал... Когда геологом хочется быть, как отец, а когда еще кем-нибудь...
Леня смутился и умолк.
— Мне хочется много-много знать, — задумчиво проговорил он и, опять помолчав, добавил еле слышно, одним дыханием: — Про всю жизнь. И во всем быть таким, как Ленин и Сталин.
Иван Савельевич прижал голову мальчика к себе и ласково сказал:
— На каникулы приезжай в гости. Старушка моя, скажу тебе, будет куда как рада. У нас в колхозе знаменитые бахчи. Я тебя такими арбузами и дынями угощу, за уши не оттянешь!
