— Отгадал, отгадал! — закричал Леня.
— О чем это ты, Ленька? — спросил Савушкин, подходя к мальчику.
Радостно возбужденный, Леня повернулся к Савушкину и опять закричал:
— Иван Савельевич, я ведь отгадал! Правда, отгадал надпись!
— Какую надпись?
— На доске!.. На доске от крышки стола, которую вы принесли из домика бакенщика.
Он бросился к шалашу и сейчас же вернулся, неся перед собой доску.
— Вот смотрите!.. Видите?
Над доской склонились Савушкин и Набоков.
— Что-то никак не разберу, — проговорил Савушкин и потер рукой глаза. — Ну-ка, поближе к огню.
— Теперь прочли? — допытывался Леня.
— «След дузаа», — неуверенно произнес тракторист.— Какая-то бессмыслица... Да тут пониже еще что-то вырезано. Ну конечно: еще слово — «птя».
Набоков выпрямился и передернул плечами.
— Ничего не понимаю! — сказал он. — Бессмыслица!.. «След дузаа птя»!
— И совсем не бессмыслица! Я отгадал надпись: «Следопыт Дерсу Узала». Вот что означает «След дузаа»! Так звали героя книги исследователя Дальнего Востока Владимира Клавдиевича Арсеньева. Книгу Арсеньева читал в домике бакенщика Петя... Я не знаю, кто такой был Петя...
— Постой, постой! — бледнея, вдруг промолвил Савушкин и отобрал у Лени доску. — Говоришь, Петя вырезал надпись? Петя?!
— Иван Савельевич, вы знаете этого Петю? — испугался почему-то Леня.
Савушкин выронил из рук доску и, ничего не говоря, медленно повернулся спиной к мальчику и зашагал прочь от костра.
— Иван Савельевич! Иван Савельевич! — закричал Леня и побежал вслед за Савушкиным.
Бригадир оглянулся, обнял подбежавшего мальчика и ласково проговорил:
— Ну, что ты? Ну, я сейчас вернусь... Вон до берега дойду. Иди себе к костру.
Леня внезапно сконфузился и, вобрав в плечи голову, побрел назад. «Откуда я взял, что Иван Савельевич знает какого-то Петю?.. И мне совсем не надо было ничего рассказывать. А то еще Андрей начнет насмешничать».
Но когда Леня подошел к костру, Набоков ему ничего не сказал — он готовил шиповный чай.
Леня прилег на охапку сена и стал думать о неизвестном мальчике Пете, читавшем на острове Середыш книгу об отважном следопыте Дерсу Узала. И эта надпись, случайно обнаруженная Леней на старой доске от развалившегося стола и показавшаяся вначале такой непонятной и даже загадочной, теперь вдруг стала близкой и пробудила в памяти воспоминания о прочитанных книгах.
Потом Леню начал одолевать сон... Мальчик в последний раз посмотрел вокруг осоловевшими глазами, и ему подумалось, что вот сейчас, может быть, из мрака ночи выйдет на огонек костра Дерсу Узала в своей неизменной оленьей куртке. Кряхтя и покашливая, он присядет у костра, не спеша набьет табаком трубку и, задумчиво поглядывая на веселые угольки и попыхивая трубкой, станет рассказывать о своих приключениях, не описанных Арсеньевым.
ГЛАВА ПЯТАЯ
НА РАЗВЕДКУ В ЛУГА
На рассвете хватил морозец. Лужи в ложбинах и овражках затянуло тонким ледком. На солнечной опушке начинало припекать, а в роще держалась прохлада.
В шалаше еще спали. Но сон этот не был здоровым, освежающим, когда встаешь утром бодрым и веселым и от вчерашней усталости ничего не остается, будто ее сняло рукой.
Леня лежал на боку, скрестив руки и поджав к животу худые ноги. По всему было видно, что он сильно прозяб. С вечера, когда ложились спать, Савушкин укрыл его сеном. Ночью Леня ворочался, и все сено сбилось к ногам.
Набоков спал на спине, закинув назад голову, и что-то бормотал, бессмысленное и тревожное.
Раньше всех очнулся Иван Савельевич. У него болела спина, ныла поясница. Входное отверстие было прикрыто неплотно. В мягкий сумрак шалаша врывались оранжево-синие ручейки солнечного света. Щурясь, Савушкин глядел на эти нескончаемые тихие струйки и думал.
Как всегда бывает в этом возрасте, Савушкин в одно и то же время думал сразу о многом: о вагончике для трактористов, который должны были закончить на этих днях колхозные плотники, о первых днях сева, всегда самых беспокойных, надписи на доске и о жене (уже лет пятнадцать он звал ее «моя старушка»), о том, что нынче надо заняться вентерями.
Вчера вечером он заметил, как осунулось и без того худое, несколько удлиненное лицо Лени, но больше всего Ивана Савельевича поразил Набоков. Тракторист изменился сразу, как-то в один день. Его упрямые, озорные глаза потускнели и провалились, а широкое лицо стало иссиня-желтым.
