Редькин нервно засмеялся и плюхнулся в кресло.
— В первую очередь ты должен печься о моей пользе. Забыл?
— Помню.
— Я тут сижу, как крот, — заявил Редькин. — Носа на улицу не кажу, на работу как тать пробираюсь — через сортир. «Петр Петрович, я тута, выпусти из отхожего места». А он на трибуну норовит. Ты что, не понимаешь, что нас ищут?
— Не нас, а только тебя, Вениамин, — сказал Петр Петрович. — Прибытие «Кривого Серпантина» снималось видеокамерой, поэтому на пленке зафиксирована субмарина и ты крупным планом. «Серпантина» на пленке нет, меня, естественно, тоже. Твои фотографии имеются у каждого оперативника, а мой фоторобот похож на кого угодно, только не на меня. Так что ты зря обо мне беспокоишься, Вениамин.
Петр Петрович снова подошел к зеркалу и гордо поднял голову — государственный муж да и только.
— А как же я? — заволновался Редькин. — Уничтожь видеофильм, фотографии. Я желаю этого.
— А что делать с этим? — Петр Петрович постучал себя по голове. — У них профессиональная память на внешность.
— Сотри, — сказал Редькин.
— Этично ли? — засомневался Петр Петрович.
В этот момент дверь распахнулась и в гостиную стремительно вошел человек в черном кожаном плаще и черной шляпе, отбрасывающей на лицо густую тень.
— Ничего не выйдет, господа, — сказал он противным гнусавым голосом, на сей раз без акцента.
Последовавшие вслед за этим события не отложились в редькинском сознании, так как произошли слишком быстро. Он лишь увидел результат: «Кривой Серпантин» исчез, всё в комнате, затянутой сизым дымом, оказалось перевернутым, а Петр Петрович переместился от зеркала к противоположной стене и озабоченно разглядывал прожженный рукав.
— Мда, — пробормотал Петр Петрович наконец. — Недооценил, недооценил.
Вслед за чем щелкнул пальцами — на нем появился новый костюм. Одновременно с этим в гостиной восстановился прежний порядок, а дым рассеялся.
— Как он сюда попал? — озадаченно спросил Редькин, — Мы же в другом пространстве. Или нет?
— В другом, — ответил Петр Петрович. — Он не человек, видишь ли.
— Это что же творится-то? — возмутился Редькин. — Он не человек, ты не человек. А эти, которые за мной охотятся, может, тоже не люди?
— Люди, — сказал Петр Петрович. — Просто у них такая работа: ловить, выкручивать руки и запугивать.
— Вот я и говорю: сотри ты у них из памяти все, что касается меня, — предложил Редькин. — Им же работы меньше.
— Это неэтично, — произнес Петр Петрович на сей раз твердо. — Я могу морочить голову, но уподобляться Создателю — нет, не имею права. Мораль шулундюев…
— Тьфу на твою мораль, — разозлился Редькин. — Сам меня подставил…
Он замолчал, озаренный внезапной мыслью, затем сказал:
— Давай его сдадим. Что он тут между людьми трется? Глядишь, от меня отстанут. Говоришь, тебя не помнят? Вот ты и сдай.
— Сложно, — с сомнением произнес Петр Петрович. — Разумеется, он не шулундюй, но в пространствах ориентируется недурно.
— Но ты же сильнее, — подзадорил Редькин.
— Ладно, — сказал Петр Петрович. — Подсунем им такого «Серпантина», что сам Ломброзо не отличит.
Утром во время редькинского завтрака (куриные котлетки с картофельным пюре, омлет, бутерброды с красной икрой, какао) Петр Петрович щелчком пальцев сотворил «Кривого Серпантина». «Знаменитый шпион» хищно озирался, прятал голову в воротник, сдвигал шляпу на нос, прикрывал лицо то правой, то левой рукой, короче, суетился как шестерка.
— Не верю, — сказал Редькин, набивая рот горячим омлетом.
Петр Петрович снова щелкнул.
«Кривой Серпантин» еще больше втянул голову в плечи и начал позыркивать из-за воротника блестящими глазами.
— Козел какой-то, а не шпион, — заметил Редькин, — Ну, ты веди его, гада, куда надо, а я поскакал на работу.
— Нет, пойдем вместе, — возразил Петр Петрович.
— Дудки, — сказал Редькин. — Сам расхлебывай. Заостри на том, что Вениамин Редькин с детства ненавидел шпионов, особенно «Кривого Серпантина».
— Ладно, — согласился Петр Петрович. — Заострю.
И превратился в хмурого сутуловатого замухрышку, что очень не понравилось Редькину, так как в замухрышке он узнал самого себя.
— Возражаю, — заявил Редькин. — Категорически.
