Комиссар припал к пулемету. Крохотное помещение наполнилось оглушительным перестуком, на полу, у ног Каплунова, быстро росла дымящаяся куча гильз. Фашисты заметались у завала, потом бросились врассыпную: одни спасаться за танк, другие назад, к повороту улицы. Часть солдат осталась лежать на мостовой — этим уже не суждено было подняться.
Каплунов не заметил, как танк развернул башню. Что-то ослепительное, как удар молнии, ухнуло над головой и отшвырнуло его в сторону. Он упал, в горячке попытался встать, охнув, опять повалился на пол. Но все-таки он пересилил боль, сел и привалился спиной к кирпичной стене. И тут увидел, что правая штанина на нем разодрана выше колена и рваные концы брюк намокли от крови. Пришлось стащить с себя гимнастерку и нижнюю рубаху, потом надеть гимнастерку на голое тело, а рубахой обмотать бедро.
От тщетных попыток приподняться к пулемету он сразу как-то обмяк, голова кружилась, поташнивало. На рубахе расползлось темно-красное пятно. А внизу, на улице, шел бой. Поминутно вытирая с лица липкий пот, комиссар прислушивался к разрывам снарядов, пулеметной стрельбе и ожидающе посматривал на телефон. Телефон молчал. «Только бы не потерять сознание…» Казалось, что там, у реки, непростительно медлят, что за это время, пока он с бойцами удерживает гитлеровцев у площади, можно переправить через реку не только полк, а дивизию.
Он потерял счет времени и не знал, что мост разбомбили вражеские самолеты, а полк переправляется через реку на подручных средствах.
Новый взрыв встряхнул колокольню. Комиссара обдало горячей волной воздуха, все вокруг затянуло дымом и пылью. Когда пыль улеглась, он с опаской глянул на окно и не увидел там древка флага. Невольно Каплунов дернулся корпусом вперед и, стиснув зубы, застонал.
Фашисты сбили флаг. Это знал он. Но бойцы, которые находились в зданиях, этого не знали. Они могли подумать, что полк закончил переправу и комиссар сам снял флаг, приказывая им отходить. Нужно было что-то предпринять, предпринять немедленно.
В смятении Каплунов шарил глазами по помещению. В нескольких шагах от себя увидел винтовку Жалова. Решение пришло мгновенно. В каком-то яростном ожесточении он собрал силы, добрался до винтовки, примкнул штык, взял ее и пополз к окну.
Там он торопливо размотал с ноги окровавленную рубаху и нанизал ее на штык винтовки. От пола до окна было метра полтора. Став на здоровую ногу и опираясь одной рукой о стену, комиссар приподнялся, на какую-то секунду ступил на раненую ногу и штыком вперед сунул в окно винтовку. Тотчас от нестерпимой боли он потерял сознание и рухнул на пол.
Первое, что он увидел перед собой, открыв глаза, была зияющая синевой дыра и рваные, расщепленные балки потолка. Каплунов перевел взгляд на окно. Винтовка была на месте.
Что-то тяжелое сдавливало виски, трудно дышалось, а во рту чувствовался солоноватый, противный привкус. Комиссар слабел с каждой минутой и понимал, что помочь себе не может. Но он думал о другом: видят ли бойцы его необычный флаг? Поняли они его? Может, не заметили и начали уже отходить?
Тишина угнетала Каплунова, пугала своей неопределенностью. И он даже обрадовался, когда на улице опять поднялась стрельба. Стреляли много и ожесточенно. Это значило, что бойцы продолжали сдерживать врага.
Закрыв глаза, он лежал на грязном деревянном полу и слушал доносившийся с улицы грохот. Потом этот грохот слился с чем-то освежающим и приятным.
…Он с пятилетней Наташкой бежит по зеленому полю, спасаясь от дождя. Вот они стоят под густым орешником и прислушиваются, как крупный дождь шлепает по упругой листве.
Наташка, вытянув вперед тонкие ручонки, ловит дождевые капли.
— Пап, а почему он мокрый?
— Кто?
— Дождь.
— Вода, потому и мокрый.
— А почему на небе вода? — снова допытывается Наташка.
Каплунов старается как можно проще ответить дочке на вопрос, а она уставилась на него синими глазами и слушает, приоткрыв пухлый рот.
Потом гроза стихла… Нет, это стих на улице бой. Бойцы опять отогнали фашистов от завала. Перед глазами комиссара плыли желтые круги. В ушах звенело. Он не сразу догадался, что звонят с командного пункта полка.
