— Поеду просматривать кассеты, — я посмотрела на пакет в руке. — Сомневаюсь, что поможет, но вдруг?
— Ничего, может, в следующий раз… И на старуху бывает проруха.
— Да, и проверим общих знакомых нового пострадавшего и Бориса Алексеева. Два обокраденных приятеля… Личные мотивы? Это может быть зацепкой.
— Может, — Коля галантно распахнул передо мной дверцу машины. — Садись, подвезу до дома.
— Спасибо, — ещё раз поблагодарила я, покидая авто у родного подъезда.
— Всегда пожалуйста. Лёшке привет! Когда там ближайший концерт?
— Он на гастроли в Англию уезжает на следующей неделе. А через месяц в Доме Музыки играет, хочешь, приходи.
— При организованной контрамарочке — почему бы не прийти? — подмигнул коллега. — Тем более что Машка от муженька твоего без ума. Гляди, конкурентка подрастает!
— Ага. Красивая она у тебя, — искренне ответила я. — К тому же музыкант, в отличие от некоторых.
— Соседи уже воют. А я не спешу их расстраивать, что мы ещё школу не кончили и в консерваторию собираемся, — хохотнул Коля. — Удачи! Поехал со своим разбираться…
И, махнув рукой в кожаной перчатке, укатил, перед въездом в арочную подворотню огласив двор прощальными гудками. Покачав головой — как дитё малое! — я достала ключ, выслушала комариный писк домофона и шагнула в подъезд.
— Есть кто дома? — крикнула с порога в тихий тёмный коридор.
— Куда денемся, — откликнулись из комнаты. — Сейчас, добью тут одного…
— Опять шахматы? — скинув сапожки, я босиком прошла внутрь — плитка с подогревом для озябших ног была как нельзя кстати. — И как дела?
— Шах и мат, — зевнул Лёшка, в этот самый момент совершив финальный клик. — Восемнадцать ходов. Почти «шотландская партия» на острове Святой Елены[2], должен тебе сказать.
— Твой любимый Наполеон?
— Он самый. Противник, конечно, не генерал Бертран, но приятно силён, — он захлопнул крышку ноутбука и крутанулся на стуле, поворачиваясь ко мне. — Ну как?
— Алмаз «Джонкер»… Ювелирная работа, — я взглянула на мужа: он походил на мальчишку, в кои-то веки убравшегося в комнате и теперь пытливо заглядывающего в мамины глаза, надеясь на поощрение. — Ты безупречен, как всегда.
Он не улыбнулся, но глаза его просияли.
Он никогда не рассказывал мне о «делах» заранее: моя реакция должна быть естественной — даже для самой себя.
— В этот раз пришлось повозиться, — небрежно заметил он. — Но ты, судя по всему, мной довольна?
— Ещё бы, — подавив тяжёлый вздох, я взъерошила ему каштановые кудри.
Чутьё никогда меня не обманывало. Его — тоже. Следствие зашло в тупик, и год мы играли в странную игру, кошки-мышки, где оба знают, что другой знает, но не могут и не хотят рушить сложившуюся ситуацию. А потом Алёшенька пришёл ко мне с предложением руки и сердца — и с повинной. Тогда я в первый и в последний раз в жизни увидела чёрный чемодан, где скрипка Амати покоилась по соседству с жемчужным ожерельем Александры Фёдоровны Романовой и подлинником «Букета фиалок» Мане; тогда его послужной список насчитывал всего три блестящих ограбления. Я до сих пор не знаю, где он хранит свои сокровища; он лишь говорит, что меня ни в чём не смогут обвинить и, даст Бог, по истечении срока давности он пристроит их в хорошие руки. А если не он, так кто-нибудь другой.
Ещё он говорит, что всего их будет двадцать четыре. Законченный опус: как каприсы Паганини, как прелюдии Рахманинова и Шопена.
С артистической лёгкостью, так ему свойственной, он протянул мне весы, на одной чаше которых лежала его жизнь, а на другой — смерть; и от одного моего слова зависело, погубить его или помиловать. Он любил меня, он не хотел мне лгать. И он готов был принять от меня, — одной меня, — смертный приговор, будь на то моя воля.
Вор и следователи — вещи несовместные. Враги, осуждённые пребывать по разные стороны черты.
Но всё дело было в том, что стоило мне взглянуть в его глаза, и я поняла, что отныне моя сторона — там, где бьётся его сердце, звучит его голос и спорит с вечностью его скрипка.
Через две недели будет очередной аукцион, и вскоре он — через десятых лиц, естественно — узнает об очередном нечистом на руку богаче, купившемся на престиж, но не имеющем ни малейшего понятия об истинной ценности сокровища, попавшего в его руки: не видящего его красоты, пропитывающей его Истории.
