— Но… ведь я…
— Что?
— Ведь я совсем собрался домой… А если сперва съездить туда, а потом…
— Нет! — рассмеялся Ковров. — Если сперва «туда», так ты опоздаешь в Москву. Ведь целый месяц пути… Поезжай, брат Никита, не упускай счастливый случай. Ведь сам вздыхал: «Ох, буду ли я когда-нибудь в Москве?» Ну, я тороплюсь на бюро! — воскликнул Миша, взглянув на ручные часы, и, уже поставив ногу на педаль, поспешно проговорил: — Подумай и брось мне записку.
Ковров покатил дальше.
Никита побежал за ним:
— Какую записку?
— Записку о твоем согласии.
Ковров все сильнее нажимал на педали и скоро скрылся за углом. Никита забежал за угол. Где-то далеко сверкнули спицы велосипеда.
Никита в смятении остановился на улице и, чтобы собраться с мыслями, стал внимательно разглядывать маленькую гребенку. Потом, неловко сунув ее в карман, ринулся через улицу, к горкому партии.
Он столкнулся в дверях с Проней Даниловым.
— Вот хорошо! — громко обрадовался Данилов. — Пошли, Никитушка, на дачу.
— Пошли! — механически отозвался Никита, и они затопали по деревянному тротуару.
— Что это у тебя вид какой-то странный? — спросил Данилов, на ходу всматриваясь в Никиту.
— Вид? Ничего…
— А я сегодня зарплату получил…
— А я уезжаю! — выпалил Никита и остановился. — В Москву!
— Куда?!
Потом они вернулись в горком и, сидя вдвоем в пустом кабинете управделами, почему-то полушепотом начали обсуждать Никитину поездку.
— Журналист при желании всегда сможет стать педагогом, — рассудительно проговорил наконец Данилов, когда Никита сказал о том, что мечтал стать учителем. — Ты поезжай. Пойдем в обком комсомола и сообщим Коврову о твоем согласии… Родные? Да, это… Ну, напишешь хорошее письмо, они тебя поймут… Пойдем, Никитушка.
— Пойдем, Проня.
И с торжественной серьезностью на лицах пошли они в обком сообщить Коврову о согласии Никиты.
Заседание затянулось допоздна. Только в полночь сообщил Ковров дожидавшимся в коридоре Никите и Прокопию о том, что бюро решило рекомендовать Никиту Ляглярина в Институт журналистики.
На заре они подошли к сонным дачам и решили тихонько пробраться к своим койкам, чтобы никого не беспокоить. Но когда они выходили из узкой тропы сквозь сосновую чащу, их напугал неожиданно громкий возглас:
— Стой! Попались, гуляки! — и с хохотом выскочил из кустарников Степан Булочкин.
За ним, посмеиваясь, поднялся Ваня Шаров.
— Что вы тут делаете? — недовольно спросил Данилов.
— Мечтаем, — тихо произнес Шаров, смутившись.
— Обсуждаем весьма сложный вопрос. — Булочкин вытянулся, взял под козырек и выпалил: — Думаем: найдем ли мы в городе Якутске двух прекрасных девушек, достойных составить наше счастье? Или нам следует подаваться в другие города Советского Союза?
— Брось, Степа! — фыркнул Ваня Шаров.
— Подавайся, подавайся! — усмехнулся Данилов, сразу подобрев. — Вот Никита уже подается в Москву…
— Что-о?.. — в изумлении разинули рты Степа и Ваня.
Все четверо присели на длинную скамейку вдоль стены общежития и начали тихо беседовать. Через некоторое время Степа встал и скрылся.
Вскоре одно за другим стали с хлопаньем открываться окна. Высовывались взлохмаченные головы еще полусонных ребят.
— Что? Где он? Правда, едет?
— Да говорят вам — правда! — Данилов укоризненно покачал головой. — Уже поднял тревогу…
Но в этот момент в открытом окне второго этажа, прямо над головами сидящих, раздался спокойный девичий голос:
— Никита, ты правда едешь?
— Правда… — тихо ответил Никита, запрокинув голову к высокому небу. — Правда, девушки!
И ожила, пришла в движение вся дача. Один за другим начали выскакивать ребята и девушки. Вскоре со смехом и песнями все пошли на облитое яркими лучами восходящего солнца озеро, где поодаль друг от друга стояли две купальни.
Через неделю Никита прошел несколько комиссий и получил в Наркомпросе командировочное удостоверение и проездные. Он послал родным вместе с тугим узелком гостинцев хорошее сыновнее письмо о том, что ему выпало большое счастье ехать учиться в Москву.
В один из жарких летних дней пристань была полна народу. Непроходимо громоздились телеги, рядами стояли разные сельскохозяйственные машины. Повсюду высились штабеля мешков с мукой, ящики с чаем и стеклом.
