Откашлявшись, лекарь ответил:
— Беспременно, господин майор... Иначе я не ручаюсь за... — Он не договорил, увидев два синих глаза мальчика, сидевшего в дальнем уголке на лежанке.
— А мне кажется, и без больницы обойдется. Дочь, пока он будет хворать, останется дома. А жених... Не знаю...
Котляревский достал из-за обшлага шинели конверт.
— Это предписание. Вам надлежит быть завтра в десятом часу у генерал-губернатора на аудиенции... Здесь же есть распоряжение и относительно этого человека. Читайте!
Калистратович сломал печать.
— Обскакали меня? Но не радуйтесь — я челобитную подам.
— Вы будете иметь возможность сделать это лично у князя. Но помните, господин душевладелец, за все, что здесь произошло, вам предстоит ответить перед судом.
— Каким? — потянулись вверх брови помещика.
— Есть такой суд... Позор ляжет на весь ваш род. Вся Полтава, да что Полтава — Россия будет знать о ваших душегубствах. — Котляревский не мог дольше сдерживать себя, всей душой ненавидел этого откормленного, самодовольного человека, который кичился своей властью над бедными, беззащитными людьми. Так нет же, он сделает все возможное, чтобы пригвоздить его к позорному столбу. — Да, да, ваши деяния вас же и пригвоздят к позорному столбу. Бойтесь этого, господин Калистратович!
Наливаясь кровью, тот вскинул голову, сжал в руках толстую суковатую трость:
— Опасный вы человек. Удивляюсь, однако, его сиятельству, как до сих пор он этого не понял... Что скажете, если однажды князь поймет? Он ведь человек далеко не глупый.
Котляревский откровенно иронически усмехнулся: вот какой оборот приобретает разговор.
— На это последнее я и рассчитываю, сударь.
Калистратович круто повернулся и, не прощаясь, вышел. На пороге задержался:
— Вы этот день попомните!
— Непременно! Такое приятное знакомство забыть невозможно.
В хате некоторое время было тихо. Потом послышался грохот отъезжающей кареты. Лекарь выглянул в окно, облегченно вздохнул:
— Наконец-то!
Котляревский надел треуголку.
— И нам пора...
Прощаясь с Олесей и Власом, Иван Петрович обещал приехать к ним еще раз. Власа он просил прийти к нему завтра; если его, майора, не будет дома, Мотя все сделает.
— Она просила, чтобы пришел, хотела кое-что передать тебе и Олесе тоже... Может, все-таки будет свадьба?..
Олеся вдруг упала на колени, прильнула к ногам майора. Котляревский поднял ее, долго успокаивал, а она, заливаясь слезами, все пыталась поцеловать ему руку. Он убеждал ее, чтобы перестала и думать о плохом, она молодая, пригожая и жизнь у нее будет такой, что ему, майору, и не снилось, а у детей ее — и того лучше. Только верить надо.
— Понимаешь, верить? Потому что без веры на этом свете очень трудно.
— Разумею, только ж... — И снова пыталась поцеловать руку.
— Не надо. Я не поп...
На улице стояли люди — в свитках, кожушках, но все без шапок.
Заметив это, Иван Петрович спросил у идущей рядом Олеси, почему сошлись ее соседи и почему без шапок, ведь не лето нынче, холодно?
Посмотрев вокруг, она тоже удивилась: сколько людей собралось! Зачем? А люди, увидев майора, низко кланялись ему, словно самому дорогому человеку.
И Олеся вдруг все поняла. От людей ничего не скроешь. Да и невозможно это в селе. Тут каждый на виду. Все знали, что случилось в семье Плахотниченко. Не прошел незамеченным и приезд майора, и то, как выскочил из хаты панский приказчик. Потом — неслыханно! — появился сам Калистратович. И тоже уехал, и, как видно, несолоно хлебавши.
А теперь увозят Лаврина. И куда? Кучер говорит: в саму Полтаву, в лазарет. И все это сделал пан Котляревский, тот самый, кто сочинил «Энеиду» и написал, как рассказывали люди, бывавшие на ильинских ярмарках в Полтаве, про дивчину Наталку, да еще на родном языке. То ж выходит: пан майор не брезгует ими, пишет про таких людей, как, скажем, Олеся или батько ее — Лаврин.
Олеся поняла своих земляков и, сияя по-детски чистой улыбкой, сказала:
— У них праздник сегодня.
— Какой праздник?
— Вы к нам приехали. Вот и праздник!
— Хитрая ты, Олесю, вогнала старика в краску. Аж душно стало.
— И-ги, какой же вы старик! Да вы лучше всех наших молодых. — И смутилась. Тише добавила: — А узвару моего так и не попробовали.
