— А ну перестань ребёнка мучать, иначе я вырву волосы из твоей бороды и свяжу из них Караману шерстяные носки, — рассердилась старуха на деда, потом обняла меня и приласкала:
— Не бойся, лапочка, не променяет!
Прошли недели две. Бабушка завертела веретено и связала мне пёстренькие цинды. Я обрадовался и спросил:
— Это из дедушкиной бороды?
— Какой бороды? — опешила бабушка.
— Ты ведь сказала, что свяжешь мне цинды из его бороды?
— А-а-а! Помню, помню! Да, душенька, они самые. Пусть ещё раз попробует тебя огорчить, не то ещё сделаю!
Я после этого долго верил, что когда дед обижает меня, бабушка выдёргивает волосы из его бороды и вяжет мне из них тёплые носки. И я был счастлив оттого, что такая она у меня заступница и ради меня не щадит даже деда.
Цинды мне нередко вязала и другая моя бабушка — Тапло. Но я никак не мог понять: ведь деда-то у неё не было, так откуда же бралась шерсть?
Когда бабушка Тапло приезжала к нам в гости, для меня всегда наступал самый большой праздник. Ещё бы, чего только она не везла мне: сладкие пироги, чурчхелы, яйца, целый круг сыра, цыплят, словом, всего, всего…
Однажды бабушка Тапло привезла мне пёстрого цыплёнка со связанными ножками.
— Помоги ему, деточка, воды напиться, смотри, как он пить хочет!
Цыплёнок, и вправду, раскрыл рот и закатил глаза.
Под жёлобом стоял большой кувшин с отбитым горлом. Когда шёл дождь, дождевая вода прямо по жёлобу лилась в кувшин, а мама потом мыла той водой волосы. Я увидел, что в кувшине осталось немного воды, взял в руки цыплёнка и сунул его туда с головой. Он попил немного и пришёл в себя.
— Ах, какой ты хорошенький, славненький, — приласкал я его. — Пойдём со мной, лапочка, сейчас я тебя покормлю кукурузой.
До этого я держал цыплёнка за ноги и нёс его вниз головой. Теперь же, пожалев его, взял за шейку и понёс к амбару. Но тут я увидел, что головка его свесилась набок, и глаза вылезли из орбит.
— Что с тобой, душенька, может, тебе стоячая вода повредила? — испугался я и стал его ласкать, как это делала со мной бабушка. Я его прижал к груди, поцеловал в головку и шептал ему:
— Ну, хорошенький мой, цыпочка моя, будь молодцом! — Потом я посадил его возле бочки и насыпал перед ним пригоршню кукурузы, но цыплёнок подрыгал ножками не в силах разорвать бечёвку и совсем притих. Тогда я сам развязал ему ножки, но и это не помогло. Сколько я умолял его поесть кукурузы! Но цыплёнок даже не шевельнулся.
Встревоженный, я бросился в дом.
— Бабушка, помоги скорее! Цыплёнок не встаёт!
— Отдохнёт, сам встанет, — успокаивала меня бабка Тапло.
— Это какой цыплёнок? — спросила меня мать, вертевшая над огнём шампур с куском свинины.
— Тот, что бабушка Тапло привезла, — проговорил я сквозь слёзы. — Вот он, лежит возле амбара.
Мать почистила ножом свиную шкурку, бросила мясо в чугунок и, взяв меня за руку, пошла со мной к амбару.
— Ах ты, негодник! Ты ж его задушил!
— Я… я его ласкал…
— Ласкал. Небось стукнул по голове?
— Нет, я его только за шейку держал…
— Ай-яй-яй! Задушил! — взволновалась мать. — Ой-ой-ой! — этот проклятый, от горшка два вершка, а уже грех на душу взял! — Мама так вопила и причитала, что распусти она волосы, — стала бы точь-в-точь похожа на плакальщицу возле покойника. Прибежали обе бабушки.
— Что с тобой, Элисабед? Не стыдно ли так переживать?
— Ай-яй-яй! — не унималась мама. — Погибли мы, вконец погибли! Караманчик, паршивец, грешником стал! Задушил этот паскудник, совсем задушил!
— Кого, женщина, скажи толком!
— Как кого? Не видите, что ли? Цыплёнка задушил! Другого никого не смог! Уй-юй-юй!
До этого, что бы я ни вытворял, мать всегда хвасталась мной и радовалась, что сыночек у неё растёт молодцом, вырастет — и врагу и другу достойно ответить сумеет.
Теперь она кричала, что я дурак и злодей, погубитель семьи и грешник. В отчаянии она ломала руки и горько плакала.
Бабушки утешали её.
— Ну, будет, будет! Он же не хотел убивать, случайно, наверное, вышло, будет тебе!
Но мама и не думала успокаиваться.
— Ребёнок, а кровь, кровь на нём! Чего теперь от него ещё ждать? Чтоб мне не дожить до этого дня! Чтоб сгорел его день рождения! Почему он не погиб, когда я носила его под сердцем! Зачем я раньше не умерла!
