Парадоксально, но, когда хитруковский Винни-Пух затмил все существовавшие до него типажи, советские художники попробовали вернуться теперь уже к диснеевскому канону [463], восходящему, в свою очередь, к иллюстрациям Э. Шепарда 1926 года. После того как компания Диснея приобрела авторские права на графику Шепарда, соответствующий образ в американских мультфильмах стал именоваться «классический Пух». Сам английский художник под конец жизни возненавидел собственное творение, которое, по его мнению, несправедливо потеснило его прочие творческие достижения (четверть века Шепард работал ведущим политическим карикатуристом журнала Punch) (Benson 2006).
В отношении остальных персонажей мультфильма существовал определенный консенсус. «Пятачок ясен как на ладони», — писал Хитрук Заходеру[464]. Правда, и его внешний облик был нащупан не сразу: «Изначально он был как вертикальная толстенькая сарделенка, но что-то нас не устраивало. Мы сидели с Вовой [Зуйковым], карябали-карябали, и вдруг он взял и вырисовал у этой колбаски тоненькую шейку. И все встало на свои места» (Капков 2004).
Заяц в российской мультипликации — далеко не трусишка, а часто весьма находчивый зверек (ср. в мультфильме «Лев и заяц», 1949; кстати, художниками-мультипликаторами в этой ленте по мотивам басни «народного поэта Дагестана Гамзата Цадаса» выступили Ф. Хитрук и В. Котеночкин). Представление о профиле Кролика дает отрывок из письма Хитрука (курсив и знаки в скобках выражают крайнюю степень недовольства цитирующего данный фрагмент Заходера): «С Кроликом совсем сложно, особенно в этой главе. Его характер не задан, и ему, по существу, нечего делать. (?) В литературе свои законы, там можно не объяснять и не показывать действия. В фильме же это обязательно (!)»[465]. Заходер язвительно комментирует: «Совершив это удивительное открытие в теории литературы советского детства и заодно открыв, что если характер Пуха он и понял, то, мягко выражаясь, весьма своеобразно, а характера Кролика — вообще не заметил, режиссер бестрепетно продолжает. „Чем занять Кролика? Допустим, он нахватался разных сведений (начитанный очкарик и обожает сообщать их каждому встречному). Это его страсть. Сведения могут быть самые нелепые и смешные, сколько ножек у сороконожки (36) или что-нибудь в этом роде. Словом — маньяк, но не такой, как Пух (тот тоже не от мира сего), а совершенно иного рода (!)“»[466].
Хотя Хитрук это определение не вербализовал, из его характеристики («начитанный очкарик») следует, что Кролик являет собой анекдотический образ советского интеллигента со всеми положенными тому клише — от близорукости до квазифилософского языка («Я — бывают разные!»). Заостряя, по сравнению с книгой, эмоциональные портреты персонажей [467], Хитрук снабдил Кролика не только внешними атрибутами, но и внутренними противоречиями «интеллигента». В эпизоде визита к Кролику Винни-Пух не узнает голос хозяина, что может быть отнесено на счет его амплуа простака. Другое дело Кролик, располагающийся на балкончике, который прекрасно видит своих гостей, но говорит неправду. Когда резонные доводы Винни-Пуха ставят его в тупик, то именно стыд, а не косвенные улики, заставляет открыть непрошеным гостям двери и вознаградить их за перенесенные неудобства всем, что хранится в буфете.
В этой «бесхребетности» Кролика, как кажется, скрыта еще одна чутко уловленная Хитруком черта поведения типичного советского интеллигента (его «гибель и сдача», по знаменитой формулировке Аркадия Белинкова, эмигрировавшего за год до выхода на экраны первой серии трилогии) — страдать и рефлексировать по поводу состояния, вызванного собственными релятивизмом и нерешительностью. Двойственность характера героя в хитруковской интерпретации подчеркивается устройством домика Кролика — совмещающего два уровня, в котором основную функциональную роль выполняет его подвальная (и одновременно кухонная), невидимая часть [468].
Пока его отношения с Заходером подразумевали еще какие-то объяснения, Хитрук настаивал: «О Сове нужно поговорить. По-моему, это не мудрая сова, она только считает себя мудрой (поскольку она сова) или притворяется мудрой. Иногда ей это удается, иногда нет. На самом же деле она феноменально глупа и самонадеянна. И очень обидчива. Может быть, из-за того, что недобра, а может быть, по старости»
