Когда Лиз, Кейн и Билли вошли в кухню Аманды, та разрыдалась.
Билли протянул матери коричневый пакет:
— Прости, мама. Я не должен был злиться. Я знаю, ты просто хочешь меня уберечь. Я исправлюсь.
Аманда взяла пакет, положила на стол, обняла Билли и прижала к себе.
Лиз поймала взгляд Кейна и кивком головы показала ему на дверь. Секунду Кейн колебался, но она направилась к выходу, и он пошел за ней.
Странные мысли владели им. Там, в прошлом, Кейн ничего не мог изменить, а толкая себя назад, не давал себе двигаться вперед. И ничему он не научился. Готов был оторвать от себя того, кем единственно по-настоящему дорожил — Лиз. Она никогда его не осуждала. Это он себя осуждал. А вдруг она права? Вдруг однажды в жизни стоит поступить по-другому?
Она вышла на тротуар и села в его машину. Их машину.
Кейн крепко зажмурил глаза и сжал губы. Она хочет его простить. Так будет ли он так не прав, если простит сам себя?
Утром следующего дня Лиз лежала на софе, завернувшись в теплое одеяло, и пила горячее какао, хотя температура на улице давно перевалила за двадцать пять. Она почти не спала ночь. Ей было страшно, тоскливо и одиноко. Накануне она видела замечательного Кейна. Он сумел уговорить Билли вернуться домой и даже купил мороженое его маме. Но сам он, Лиз это знала, не видел в себе ничего хорошего, не мог простить себе, что совершил ошибку, вступив в опрометчивый брак. И теперь хочет оттолкнуть ее. Освободить!
Она любит его всем сердцем. Но если он не хочет ее, может быть, пора сделать выводы? Нельзя вечно быть одной. У Элли есть парень. Ее подруги выходят замуж. А она все плачет о давно развалившемся браке…
В дверь тихонько постучали. Лиз не хотела открывать, но стук повторился, на этот раз громче. Кто бы это ни был, он не уходит. Значит, надо открыть.
Лиз встала, плотнее завернулась в одеяло, подошла к двери и приоткрыла ее. С порога ей улыбался Кейн:
— Знаешь, вчера, когда вернулся домой, я стал думать о том, что сказал Билли, и мне пришло в голову, что на самом деле я очень хорошо умею разговаривать с людьми. — Он сделал глубокий вдох. — Со всеми, кроме тебя.
— Ох, Кейн!
— Дай мне договорить. Я действительно тебя подвел и имею полное право на себя сердиться. Но я не могу сердиться на себя вечно.
В сердце Лиз проснулась надежда. Он, правда, хочет сказать именно то, что говорит? Она шире открыла дверь и пригласила его войти:
— Почему бы нам не поговорить в квартире?
Он вошел в ее маленькую, уютную, прибранную гостиную и жалобно ей улыбнулся:
— Ну что, как у меня получается?
Она засмеялась:
— Пока — очень хорошо.
— Ну ладно. — Он поймал ее взгляд. — Я люблю тебя и хочу на тебе жениться. Я не могу изменить себя. Но, клянусь тебе, я не хочу оставаться таким, каким был!
— Теперь ты говоришь просто великолепно!
На этот раз рассмеялся он:
— Мне было очень плохо, я очень злился на себя. Но потом вспомнил, что я сказал Билли. И вдруг понял, что, как и он, могу идти вперед, но не сумею этого сделать, если буду постоянно оглядываться назад. Корить себя. Замыкаться в своем горе.
— Кейн, то, что я тебе рассказала, нелегко было услышать. Я думаю, ты имел право на неделю сомнений.
— Я не хочу потерять тебя из-за того, что имело место в прошлом. Мы стали другими. Настолько другими, что на этот раз у нас все может получиться.
— Я тоже так думаю.
— Хорошо. Потому что у меня есть план.
Он взял ее за руку и притянул к себе. И посмотрел на нее сверху вниз. Она посмотрела на него снизу вверх. И как всегда, когда они смотрели друг на друга, их горести куда-то исчезли. Он выглядел таким же молодым и счастливым, как тогда в самолете, летевшем в Даллас. Это воистину был ее Кейн.
Лиз не могла оторвать от него взгляд даже тогда, когда его голова стала склоняться к ней, и она поняла, что сейчас он ее поцелует.
Ей стало так хорошо от его поцелуя, от его прикосновений, что она ответила ему поцелуем. Все три года их совместной жизни она мечтала о таком поцелуе. Не страстном, а радостном, счастливом, благодарящем.
Он медленно от нее отстранился:
— Клянусь, я никогда больше не обижу тебя!
— Я знаю. — Слезы выступили у нее на глазах, но она смахнула их. Сейчас не время для слез, даже счастливых. — Так с чего же, по-твоему, мы начнем наши новые отношения?
