— Значит, ты предполагаешь, что удар будет нанесен Земле?
— Да. На Земле живёт основная масса маложивущих существ. Она — постоянный источник эмигрантов и сырья для благоустройства новых миров. Это родина всех поселенцев, которую они почитают. Если Земля будет уничтожена, поселенческое движение более не возобновится.
— Но не станут ли поселенцы мстить за Землю так же сильно и жестоко, как за любой из своих миров? По-моему, это неизбежно.
— По-моему, тоже. Мне кажется, что если Внешние миры ещё не сошли с ума, их действия должны быть очень хитрыми, такими, за которые они вроде бы не ответственны.
— Но почему бы не нанести такой хитрый удар по Поселенческим мирам, где находится большая часть военного потенциала землян?
— Космониты понимают, что удар по Земле более разрушителен психологически. А может быть, природа его такова, что он может сработать только против Земли, но не против Поселенческих миров. Я подозреваю последнее, поскольку Земля — уникальный мир и её общество не похоже на любое другое, поселенческое или космонитское.
— Итак, ты приходишь к заключению, что космониты планируют нанести искусный удар по Земле, который разрушит её, но не сработает против любого другого мира. При этом они хотят остаться в стороне, поскольку ещё не готовы к решительному сражению.
— Да, друг Жискар, но они, возможно, скоро будут готовы, и тогда нападут немедленно. Любое промедление увеличивает шанс на утечку информации, которая выдаст их.
— Ты сделал вывод, не располагая достаточным количеством фактов. Это весьма похвально. А теперь расскажи о природе удара. Что именно задумали космониты?
— Я пришёл к нему издалека, по зыбкой почве, и не уверен, что мои рассуждения целиком правильны. Но, даже предполагая, что прав, я не могу идти дальше. Боюсь, что не знаю и не могу себе представить природу удара.
— Но если мы этого не знаем, то не сумеем принять необходимых мер и разрешить кризис. Если же мы будем ждать, чем всё это кончится, можем опоздать что-либо предпринимать.
— Если кто-то из космонитов и знает о том, что готовится, то только Амадейро. Не можешь ли ты заставить его рассказать о своем плане и тем самым предупредить поселенцев и сделать его намерения бесполезными?
— Не могу, друг Дэниел, не разрушив практически его мозг. Я даже сомневаюсь, что смог бы сохранить его целым до тех пор, пока Амадейро не сделает сообщения. Такие вещи я делать не могу.
— Тогда нам придётся утешаться мыслью, что мои рассуждения ошибочны и никакого зла против Земли не замышляется.
— Нет, — сказал Жискар. — Я чувствую, что ты прав, и нам остаётся только беспомощно ждать.
Глэдия почти болезненно ожидала последнего прыжка. Корабль уже так близко подошёл к Солярии, что стало видно её солнце. Всего лишь диск, кружок света, через фильтры на него можно было смотреть не щурясь. В нём не было ничего особенного. Все видимые звёзды казались человеку похожими друг на друга и на земное Солнце. Ни одна из них не была ярче или тусклее, горячее или холоднее, чем остальные. И на каждой были пятна, на каждой происходили вспышки. И человеческий глаз не находил между ними никакой разницы. Только детальный спектроголиографический анализ обнаруживал их непохожесть.
Однако, глядя на этот ничем не примечательный кружок света, Глэдия почувствовала, что глаза её наполнились слезами.
Живя на Солярии, она никогда не думала о солнце. Просто это был вечный источник света и тепла, поднимавшийся и опускавшийся в постоянном ритме. Покидая Солярию, она видела, как солнце исчезает позади, и не испытывала ничего, кроме чувства благодарности.
Сейчас она молча плакала. Ей было стыдно перед собой за такую беспричинную чувствительность, но она не могла сдержать слез.
Но она заставила себя успокоиться, когда вспыхнул световой сигнал, означавший, что пришёл Д. Ж. Никто другой не подходил к её каюте.
— Можно ему войти, мадам? — спросил Дэниел. — Вы, кажется, взволнованы?
— Да, я взволнована, Дэниел, но впусти его. Я думаю, он не удивится.
Но Д. Ж. удивился. Он вошёл улыбаясь, но сразу же погасил улыбку, шагнул назад и тихо сказал:
