В дальнем углу площади располагался небольшой навес, полукругом возле него стояли ряды мягких стульев. Мы с подругой уселись посередине последнего ряда.
— Сейчас начнут! — весело пообещала она.
На меня вдруг свалилась усталость и я пожалела, что не отправилась вместе остальными в гостиницу. Видя, что подруга захвачена предстоящим действом, я решила немного посидеть, потом тихо улизнуть. В этот момент занавес раздвинулся, моему взору предстала обычная дощатая сцена, украшенная вазами с живыми цветами. На этом благостное впечатление разбилось о суровую реальность. В левый угол сцены прошел маленький юркий человечек с лицом, напоминающим морду хорька. 'Хорек' воздел руки, к верху требуя тишины, гул толпы начал стихать.
— Добро пожаловать, — поприветствовал он зрителей, громким, чуть хрипловатым голосом базарного зазывалы. — Ну что, начнем, пожалуй. Лот номер один! Цена от 35 кредов, кто больше? — выкрикнул он зычным голосом.
В этот момент на сцену вытолкнули женщину лет тридцати. Я онемела от озарившей меня догадки
— Куда ты меня притащила? — негодующе зашипела я прямо в Надино ухо.
— Что, не нравится? — искренне удивилась она и вроде бы даже обиделась.
— Что здесь может нравиться, это же невольничий рынок! — шепотом возмутилась я
— Ну и что, — пожала она плечами, — Главное, что интересно.
Мне вдруг стало противно, к горлу подкатила тошнота. Захотелось воздуха. Терпкого, ночного воздуха. Пусть городского, черт с ним, но свободного. Стало тесно. Торг шел своим чередом, и выставляли, уже не помню какой лот.
— Парень, двадцать шесть лет, молод, крепок… — заунывно перечислял распорядитель достоинства товара, да вот только брать никто не хотел — вид уж больно не товарный.
…Его вытолкнули на помост, на несколько секунд он ослеп от яркого света прожекторов. Да и какая разница — видит он или нет. Он не собирался смотреть в зал, как делал это раньше, мальчишкой. Тогда все хотелось рассмотреть кто из них, сидящих в зале, станет его новым хозяином. Новой бедой. К тому же немилосердно тошнило от голода и долгого путешествия. Раб сдерживался изо всех сил, стараясь, что б его не вывернуло прямо на помосте — убить не убьют, а вот бока намнут сильно. Плюгавенький, похожий на облезлую крысу, аукционер заливался соловьем, но никто не спешил вскакивать с места, начиная торг. Распорядитель подал знак помощнику. Тот резво подскочил к рабу, рывком спустил с его плеч остатки лохмотьев и с силой ткнул кнутовищем под подбородок, заставляя поднять голову. Но и после этого энтузиазма в зрительских рядах не прибавилось.
Раб поежился под обжигающими лучами прожекторов и устало оглядел зал. Глаз зацепился за яркое пятно в последнем ряду. Как же он их всех ненавидел! За все. За ошейник на шее, за кнуты, за нестерпимую боль, растянувшуюся на долгие годы, за яркие, веселые краски одежды, за умение смеяться…
Девица в красном платье медленно поднялась и застыла у своего места. Аукционер резво засчитал, а раб с неприкрытой мольбой оглядел всех присутствующих, надеясь, что его перекупят. Очень уж не хотелось становиться игрушкой в руках этой богатой сучки, а то, что она сучка, он не сомневался — нормальная женщина по таким мероприятиям не шляется! 'Ну, все, пропал мужик', - с тоской подумал раб, видя, как аукционер стукнул молотком по столу и заорал: 'Продано!'
Уж он-то, раб, знал, зачем покупают такие особы, таких как он, достаточно молодых и недостаточно изуродованных. Он мог стерпеть работы на рудниках, на плантациях, в глухих душных шахтах и многое другое, но то, что ему в скором времени предстоит стать домашним щеночком, Игрушкой-зверушкой, виляющим хвостом перед хозяйкой и быть в постоянной 'боевой готовности', если той захочется отправиться с ним в постель… его аж передернуло от подобной перспективы. Но и это было еще не все — самое страшное в положении таких 'зверушек' было то, что чтобы не иметь потомства от подобных домашних любимцев, их просто лишают единственного права, дарованного им природой — считаться мужчинами.
Жизнь в очередной раз сыграла с ним злую шутку — его увели с помоста, продав как раз той пьяной госпоже…
