Одна из соседок Линкольна по офису делала попытки свести его со своей дочерью Невин, которая писала рекламные тексты и курила экологически чистые сигареты. Несколько раз они встречались, и Невин понравилась Линкольну настолько, что он даже ходил с ней на свадьбу Джастина и Дены.
Свадьба прошла в огромной католической церкви в одном из пригородов. Кто ж раньше знал, что Джастин католик? И притом настолько добрый, что убедил Дену принять свою веру. «Мои дети униатами не будут, – заявил он Линкольну на репетиции. – Эти дебилы верят в одного только Иисуса».
Свадебный ужин состоялся в симпатичном отеле неподалеку. Все было приготовлено по рецептам польской кухни, а развлекал гостей струнный квартет. Линкольн объелся пирогами и опасался увидеть на сцене «Сакагавею».
Группа вышла на сцену, когда уже отзвучал танец жениха и невесты – «My Heart Will Go On», после общего танца гостей – «Leather and Lace», танца отца с дочерью – «Butterfly Kisses». Когда все расселись, Джастин предупредил старших тетушек и дядюшек, что сейчас им лучше пройти в бар или вообще отправляться домой, потому что здесь сейчас будет тесновато.
Увидев Криса, Линкольн не почувствовал укола, которого ждал. Крис был все тем же образцово-показательным красавцем. Молоденькие двоюродные сестры Дены столпились рядом со сценой, где стоял Крис, и теребили свои ожерелья. Девушка постарше, наверное студентка колледжа, вышла на сцену вместе с группой. У нее были длинные светлые волосы, сияющая кожа, в перерывах между номерами она то и дело протягивала Крису то пиво, то бутылку воды.
Никакого не было укола. Даже когда Крис вроде бы узнал Линкольна и кивнул ему. Теперь – по крайней мере, для Линкольна – Крис был лишь еще одним не встречающимся уже с Бет парнем.
Трудно танцевать под музыку, смешанную из мелодий «Led Zeppelin» и «Radiohead», но друзья Джастина и Дены успели хорошо поддать и очень старались. Подруга Линкольна тоже. Сам Линкольн пил мало, но и ему хотелось прыгать, вопить, петь во всю глотку. Он заразился общим настроением. Он кружил Невин, пока у нее не поплыло перед глазами. Делал пальцами козу и бессовестно тыкал ею в небо.
Для октября было холодно. Поверх костюмов для Хеллоуина детишкам пришлось надевать теплые куртки, и у каждой двери их спрашивали, кто они такие.
«Октябрь, – думал Линкольн. – Трам-пам-пам».
Он задержался у открытого окна своей спальни, в голове тут же проплыло воспоминание. «Радостный октябрь»…
Хорошее в его новом жилье было то, что рядом, в нескольких минутах ходьбы, стоял кинотеатр. Старинной архитектуры, под названием «Данди», где-то в миле от дома. Линкольн не знал другого места, где бы наливали колу прямо из крана. Он ходил туда почти каждые выходные. А что показывали, его чаще всего не интересовало.
В тот день Линкольн надел толстый свитер, джинсовую крутку, оливково-зеленые брюки. Посмотрел на себя в зеркало, висевшее у выхода. Стрижка у него была все та же, под Моррисси, хотя Ив уверяла, что с ней он похож на Люка Перри. Или старается быть похожим на Люка Перри.
– Тебе это надо? – спрашивала она. – Разве еще не вырос?
– Не надо, – отвечал он. – Мне так нравится.
Сегодня вечером Ив приглашала его к себе, но Линкольн отвертелся. Он договорился встретиться вечером с ночными редакторами где-нибудь в Айове, в баре, где подают томатный сок со вкусом пива. Может, он и пойдет. Может…
В полседьмого вечера было уже темно – хоть глаз выколи. Казалось, что так правильно. И холод – казалось, это тоже правильно.
По дороге в кинотеатр Линкольн видел, как за большими окнами сидят и ужинают люди. В этом районе никто и никогда не закрывал шторами окна своих столовых. «А знаешь, почему в старых домах окна на фасадах такие большие? – спросила его как-то мать. – Потому что, когда в семье кто-нибудь умирал, на ночь гроб привозили домой. Через окно в комнату ставили». Но Линкольн решил про себя дальше думать так, что большие окна делали для того, чтобы были лучше видны рождественские елки.
Когда он дошел до «Данди», служитель как раз менял афишу «Танцующей в темноте» на «Билли Эллиота».
