Я сказала, что теперь я напишу статью о разрушении.
«Я там буду», – сказал он.
«И я».
Потом он рассмеялся и поэтому то, что он хотел сказать, прозвучало радостно и приятно, а не убого и глупо: «А ведь это свидание».
Вот так вот – у меня свидание!
‹‹Дженнифер – Бет›› Поздравляю! Ты ведь рада?
‹‹Бет – Дженнифер›› Рада, честное слово. Я знаю, что скоро. Но пока мне нравится этот парень, а я нравлюсь ему – правда-правда, это точно. Если я скажу «нет» – кто знает, когда на горизонте появится следующий, кому я понравлюсь? Может, никогда.
И потом, он настолько приятен, настолько мил, а мне сейчас настолько здорово, что вряд ли он привораживал меня магией вуду, как, например, Крис.
Он скорее даже анти-Крис. Студент-фармацевт? Общественный деятель? Парень в темно-синем костюме? По крайней мере, футов на шесть меньше.
‹‹Дженнифер – Бет›› Ну что ж… я посоветовала тебе изловить милого мальчика. Мое одобрение ты получила. Когда там этот кинотеатр рушат?
‹‹Бет – Дженнифер›› В субботу. Больным же надо где-то парковаться.
‹‹Дженнифер – Бет›› Значит… сначала ты идешь на свидание с этим парнем, а потом уже пишешь последнюю статью об «Индиан-Хиллсе». Постарайся, пожалуйста, его не цитировать, а то неэтично получится.
‹‹Бет – Дженнифер›› А представь себе цитатку:
«Вы целуетесь на первом свидании?» – спросил участник протестной акции.
«Завтраки „Трикс“ для детей?» – переспросил репортер.
Линкольн удалил сообщения. Потом залез в винчестер WebFence и принялся безжалостно его чистить. Он стирал память, слой за слоем, вычищал малейшие обрывки информации.
Когда он все сделал, никто не смог бы вернуться к WebFence и посмотреть, кого, сколько раз и по какой причине программа пометила флажком. Он почистил и свой винчестер, удалил почти всю свою скудную переписку, насухо вытер машину и переустановил все программы.
Потом навел порядок на столе – правильнее сказать, на ящике, который выделила ему Кристи. Там почти ничего не было: жвачка, попкорн для микроволновки, несколько компьютерных дисков.
Когда он все доделал, был уже одиннадцатый час, слишком поздно звонить Грегу. С ним можно поговорить и завтра. В комнате отдыха он застал Дорис – она раскладывала пасьянс и грызла ярко-красные фисташки.
– Привет, – поздоровался он.
– Привет, дорогой. Ого, какой ты! Хорошо подстригся! Знаешь, мы такую стрижку называли «утиный хвост».
Линкольн сделал попытку пригладить волосы, но ему помешал гель для укладки.
– Ел? – спросила Дорис и пододвинула ему пакет фисташек.
– Нет, так и забыл. Слушайте, Дорис, я вот что хочу сказать… я, пожалуй, с завтрашнего дня уволюсь.
– С завтрашнего? А в чем дело?
– Ни в чем, – ответил Линкольн. А ведь и правда ни в чем. – Мне просто работа эта уже поперек горла.
– Неужели? – удивилась Дорис. Разве он ей никогда не жаловался?
– Да, – ответил он. – Достала она меня. Достали все эти смены. Достали чужие письма.
– Зачем же ты их читаешь?
– Такая работа. А я терпеть этого не могу. Терпеть не могу сидеть один в офисе, как сыч. Не спать всю ночь. Да и газета эта мне не нравится. Я не очень-то согласен с редакторскими колонками, а моих любимых комиксов здесь совсем не печатают.
– «Блонди» не нравится? – поинтересовалась она. – «Фокстрот» тоже?
– «Фокстрот» – нормально.
– Ты что, правда уходишь?
– Угу, – ответил он. – Да.
– Ну что… хорошо. Если ты понял, что тебе здесь не нравится, какой смысл оставаться? Хорошо. А для меня хорошо, что ты все-таки долго здесь проработал. Другую работу нашел?
– Нет пока. Но найду. Я кое-что сумел подкопить – на первое время хватит.
– Отметить бы, – заметила Дорис.
– А надо?
– Конечно. Как без прощального вечера?
– Когда?
– Да хоть сейчас, – сказала она. – Пиццу закажем и будем резаться в пинокль, пока смена не закончится.
Настроение у Линкольна было совсем не праздничное, но возражать он не стал. «Хватит – значит хватит, – подумал он, – хватит, хватит, хватит». Пиццу заказали из «Пицца-Хат» – две средние, а Дорис шесть раз подряд выиграла в пинокль. Когда пришло время идти домой, она не на шутку разволновалась.
– Ты хороший мальчик, – сказала она, – и друг хороший.
