Однажды мы ехали по Небраске, я и Джерри, и один коп пристроился за нами на дороге. Мигалка у него не была включена, ничего такого. Джерри разволновался из-за пакетика с марихуаной, который засунул в пепельницу перед тем, как мы выехали. Он понес какую-то чушь о деревенских копах и войне с наркотиками. Я не превышала скорость и знала, что мои задние фары, поворотники и прочие глупости, за которые копы останавливают бедных людей, работают. Единственной причиной были мои колорадские номера. Копы Небраски все еще были очень злы из-за легальной травы в Колорадо в то время. Следовало проявлять осторожность.
— Мы должны избавиться от этого дерьма, — заявил Джерри.
— Успокойся, — отозвалась я. — Все в порядке.
Я услышала какой-то шорох, и следующее, что я помню, — это Джерри с полным ртом травы. Он съел весь пакет целиком. Мне пришлось отдать ему свою бутылку пепси, чтобы он не подавился, настолько марихуана была сухой. Полицейский покинул автостраду через два съезда.
Джерри очень милый, но с ним иногда трудно справляться.
* * *
— Они идут за чертовыми курями!
У Джерри были безумные глаза, он оглядывался через плечо и размахивал дробовиком. Иногда я сетовала, что вокруг тянутся нескончаемые равнины, где между мной и Скалистыми горами нет ни деревьев, ни холмов — ничего, кроме полей, канав и скудной растительности прерии. Я жаловалась на летний полдень, такой жаркий, что я могла бы растаять, растечься невидимым слоем по земле, стать крошечной и беспомощной в огромном мире с большим небом, но в любом случае в таком пейзаже было и кое-что хорошее, а именно отличная видимость. Вы можете увидеть оленя, бредущего в поле в пяти милях отсюда. Позади Джерри, за сухой канавой, за нефтяными вышками, за домом Фрэн, я могла видеть поднимающуюся линию красного пыльного шлейфа: по дороге кто-то быстро ехал по направлению к моей ферме.
У меня возникло то же самое чувство, что и перед первым налетом, как тогда, когда я прыгнула в ледяной поток реки Саут-Платт в июне. Я не могла наполнить легкие воздухом. Мои руки метались, но не делали ничего определенного. Моя кровь казалась густой и липкой, она как бы замедлилась, в то время как паника ускорила во мне все остальное. Воздух, как вода, мешал двигаться, сковывая движения.
— Грейс, это не учения! Не учения! Беги в бункер!
Джерри снова был без рубашки и босиком, он в бешенстве бежал по загону, а потом, должно быть, наступил на колючку или что-то в этом роде, потому что начал ругаться и прыгать на одной ноге, оставаясь на прежнем месте, но поворачиваясь по кругу, держа дробовик одной рукой и хватаясь за ногу другой.
Джерри вытащил колючку и снова побежал ко мне.
— Черт возьми, Грейси, пошевеливайся! — заорал он.
У нас был план на случай появления сотрудников агентства, и да, мы провели несколько учений. Мы построили бункер-курятник из поддонов, которые украли из магазина кормов, обложили их обрезками фанеры и набили соломой, так у нас появились настоящие прочные стены. У нас там хранились боеприпасы, вяленое мясо, вода в бутылках и лубриканты. Мы могли бы сдерживать набег достаточно долго. Я реалистична, а потому знала, что, если мы наставим на сотрудников агентства наши ружья, это, вероятно, не закончится хорошо. Конечно, на самом деле я не верила, что до этого дойдет.
Облако пыли приближалось. Джерри все еще кричал. Я схватила Монтану и трех или четырех других кур за ноги и перевернула вниз головой. Это должно было их успокоить или по крайней мере заставить молчать. Мои курицы — сущее сборище неблагодарных тварей, поэтому они хлопали крыльями и кудахтали, пытаясь клювами оторвать кусочек моей руки или ногтя. Джерри поймал других кур, и мы отнесли их в курятник. Я сбегала за своим револьвером 22-го калибра, пока Джерри гонялся за Хичкоком. Револьвер 22-го калибра не такой уж большой пистолет. Как-то неловко использовать 22-й калибр в противостоянии с правительством, но мне пришлось смириться с оскорблением моего тщеславия. Я забралась в курятник вместе с курами и выглянула в глазок.
— Чертова птица, — пробормотал Джерри, пытаясь схватить Хичкока согнувшись наполовину, совсем как обезьяна. — Это для твоего же, черт возьми, блага. Это на благо всего
