Кровь кипела в жилах Гарета, охватившее его желание отдавалось болезненной пульсацией в чреслах, когда он вытянулся рядом с ней во весь рост. Те же гибкие загорелые пальцы обратили ее лицо к нему. Глаза Джиллиан открылись, подернутые дымкой.
В голове у него шумело, шепот прозвучал почти неистово:
– Тебе это понравилось, дорогая? Я сумел тебе угодить?
Кончики ее пальцев остановились на шершавой поверхности его щеки.
– Да, – отозвалась она слабым, неуверенным голосом и затем снова: – Да!
Едва Джиллиан поняла, в чем только что призналась, как глаза ее сделались круглыми. Она бы наверняка спрятала голову в подушку от стыда, если бы не его пальцы в ее волосах.
Между ними уже не осталось места для робости. Только не сейчас, когда его близость казалась ей почти невыносимой. Именно такой он втайне и мечтал ее увидеть.
Он завладел ее рукой, все это время не спуская с нее взгляда. Один за другим он сомкнул ее пальцы вокруг своего мужского органа. Ее ладонь оказалась под его собственной, и до его слуха донесся ее прерывистый вздох. Однако когда он ослабил хватку, она не убрала руки. Его глаза были крепко зажмурены, живот напрягся. Ощущение от ее пальцев, обхвативших бархатистую плоть, оказалось именно таким, каким он себе его и представлял. По телу его пробежал трепет, его охватило сильнейшее возбуждение, превосходящее всякий здравый смысл, руки сжались в кулаки, пока он боролся с искушением запустить пальцы в ее волосы. Опустить ее голову ниже… еще ниже, чтобы ее шелковистые пряди ласкали кожу у него на бедрах… чтобы восставший символ его мужского достоинства коснулся ее жаркого, влажного неба…
Тут его глаза внезапно раскрылись, так и впившись в нее взглядом.
– Прикоснись ко мне, – произнес он хриплым голосом. – Попробуй меня на ощупь.
Ей казалось странным, что его едва слышная прерывистая мольба сделала ее такой дерзкой… что ощущение его близости придало ей столько смелости. Сердце подскочило в ее груди чуть ли не до самого горла, когда ее пальцы сомкнулись еще крепче вокруг его плоти, до такой степени раздавшейся, что у нее перехватило дыхание. Пожалуй, подумала Джиллиан про себя с чувством почти благоговейного трепета, если бы даже ей пришло в голову пустить в ход вторую руку, она все равно не смогла бы обхватить его целиком…
Его плоть оказалась такой горячей, что буквально обжигала ей кожу. Затем она сжала его мужской орган в руке, проводя по нему пальцами то вверх, то вниз, словно движимая каким-то эротическим чутьем, которого она сама до конца понять не могла. Под действием его горящих, словно в лихорадке, глаз ритм ее движений начал постепенно учащаться.
– Боже правый! – пробормотал Гарет, когда по прошествии нескольких долгих томительных мгновений оторвал ее руку от своей разгоряченной плоти. – И где только ты всему этому научилась? Может быть, у меня и впрямь есть причины ревновать к Маркусу или Бентли?
Он оказался сверху. Жесткая поросль на его торсе щекотала ей грудь, мускулистые ноги раздвинули ее собственные. Джиллиан ахнула, почувствовав опаляющее прикосновение его главного орудия, требовавшего входа. Его взгляд словно пронзил ее насквозь… и в то же самое мгновение Гарет проник в ее тело. Она громко вскрикнула, оказавшись распластанной на постели и заполненной до отказа его раздавшейся плотью. Он приподнялся над ней на локтях. Глаза его сверкали от еле сдерживаемого желания.
– Помоги мне Бог, я просто не могу действовать медленно и осторожно, – голос его был низким и прерывистым, – ибо ты слишком соблазнительна, любовь моя. Так неотразимо соблазнительна…
Его слова разожгли в ней огонь. Возбуждение судорогой пробежало по ее телу. Охваченная приливом блаженства, Джиллиан могла сдерживать себя не более чем он сам. Не было ли это наслаждение само по себе порочным, греховным? Этого она не знала, да ее это и не заботило. Ибо в тот миг она напрочь забыла обо всем – и о Селесте, и о мире за пределами этой спальни. Лишь один Гарет имел для нее значение. Отчаянная потребность слиться с ним в одно существо, быть с ним близкой, как только могут быть близки между собой мужчина и женщина…
